Из Сибири сообщают…
Шрифт:
Базыка достал кисет и предложил закурить всем присутствующим. Даже некурящий Краевский взял цигарку, чтобы забить неприятный запах, которым, казалось, они пропитались в доме. Проваторов закурил свои.
Он, который всегда курил по полпапиросы, отошел первым и сказал:
– Скорее всего, их убили, отделили головы от туловищ, а тела вынесли в первую комнату… Это почерк Огнивца…
Андросов и Базыка только и смогли, что кивнуть в знак согласия.
– Убийцы или убийца сложили обезглавленные трупы возле дверей,
Вот откуда этот отвратительный запах и кровь в первой комнате. Непонятно только, почему дверь вылетела до двор… Чудеса…
– Зачем они это сделали? – спросил Базыка, сворачивая вторую цигарку.
– Можно предположить – они догадались, что с выпиской из больницы нашего гостя мы предположим, что канал утечки информации идет через конюха – это одна версия.
– А вторая? – произнес Андросов.
– А вторая – прямо противоположная первой, – ответил Проваторов.
– Как это? – переспросил Базыка, который уже докурил вторую цигарку и собирался начать третью.
– Может быть, некто таким образом пытается прервать эту цепочку либо показать нам, что прерывает цепочку, которой на самом деле нет и не было…
– Зачем? – спросил Базыка, решивший не начинать третью цигарку.
– Чтобы прикрыть своего человека в отделе.
– Ну, ты даешь, – сказал Андросов, – ты совсем помешался на шпионах. Тут все ясно. Надо посмотреть, не имела ли жена конюха родственников на севере.
– Мне кажется, имела, – предположил Базыка.
– Ну, вот и разгадка этого рекбуса, – ответил Андросов, довольный тем, что ввернул новое и непонятное ему слово.
– И все же, – вмешался Краевский, – надо проверять обе версии.
– Ну надо так надо, – согласился Андросов. – Базыка остается здесь охранять место преступления, а мы едем в отдел и присылаем следователя.
В отделе они взяли в кадрах дело конюха. Несмотря на контузию, Базыка оказался человеком с хорошей памятью. У жены конюха на севере проживала мать.
Незаметно пришел вечер. Проваторов и Андросов заторопились домой. Ничего не оставалось делать и Краевскому. Он вышел на улицу и опять столкнулся с Дервишем. Тот прошел рядом с ним, обдав его запахом давно немытого тела и бормоча:
– Могила Бороды, могила Бороды…
Дервиш скрылся за углом, а Краевский пошел дальше. Но чем ближе он приближался к дому, где его устроили на постой, тем медленней становились его шаги.
Уже возле дома он посмотрел на запад. Солнце было еще высоко, и он, несмотря на предупреждения быть осторожным, решился.
Если Дервиш что-то знает, то и он должен это знать. Если же это ловушка, то может оказаться, что его голова будет отделенной от туловища с той разницей, что стоять ей придется не на столе, а на могиле Бороды.
Краевский зашел
«Если за мной ведется наблюдение, то на какое-то время оно будет сбито с толку», – подумал он.
Дальше он через какие-то помойки выбрался на соседнюю улицу, где столкнулся с пьяненьким мужиком.
– Где находится городское кладбище? – спросил он.
Мужик одновременно качнулся, икнул и весьма неопределенно махнул рукой на запад.
«Ничего себе, объяснил», – подумал Краевский, но пошел в ту сторону, куда указал прохожий.
Кладбище он нашел быстро. Обнесенное каменным забором и рвом, оно казалось островком благополучия, которого не коснулась война и все, что с ней связано. Тяжелые каменные кресты были хорошим тоном для состоятельных каминцев, но неплохо выглядели и деревянные. Видимо, несмотря на разруху, люди еще не разучились быть людьми и, сами живя скудно, отдавали последнее своим близким, покидающим этот мир.
Он прошел по аллее мимо часовенки туда, где виднелись не поросшие травой могилы.
Шпиль надгробия, возвышавшегося над могилой Бороды, был виден издалека. Подойдя к нему, он вдруг понял, что это единственное место, которое он мог найти в Каминске.
– Здорово, Крой! – заставил его оглянуться чей-то голос.
Перед ним стоял Дервиш, грязный, нечесаный, в мешке-рубище и с железной цепью на шее. Но это был не тот Дервиш, какого он видел у собора и на улице. Этот Дервиш смотрел на него не блуждающим взглядом блаженного, а взглядом Чубука из гайдаровской «Школы», которая в то время еще не была написана.
– Ты что, хрен в стакане, на связь не выходишь? – спросил Дервиш.
– О чем это ты? – растерялся Краевский, лихорадочно соображая, что это, провокация или…
– Тебе что, Кожан пароль не сообщил?
– Какой Кожан? – начал говорить он, чтобы протянуть время. – О ком ты говоришь?
– Тот Кожан, который тебя в шестьдесят шестом кабинете кормил хлебом и салом.
«Так, значит, это не провокация, – подумал он, – такие детали не может знать провокатор».
– Ранило меня, – сказал он, – и я кое-что подзабыл.
– Ранило, – уже мягче пробормотал Дервиш, – наберут пацанов в Красную армию… Ранило… Если бы не я, то тебя уже и на свете не было…
– Как это?
– Уйдем отсюда, здесь место издалека просматривается, а там я тебе все расскажу.
Он пошел за Дервишем на старую часть кладбища, где густо росли тополя и в некоторых местах был такой густой кустарник, что приходилось буквально продираться сквозь него.
В самом углу кладбища, рядом с оградой, была низкая скамейка, на которую и указал ему Дервиш.
Краевский уселся и хотел было спросить коллегу о том, как он помог ему не отправиться на тот свет, но сдержался, увидев, чем тот занимается.