Из смерти в жизнь… Войны и судьбы
Шрифт:
Территорию на окраине Севастополя мы занимали небольшую, но рядом был небольшой аэродром с несколькими самолётами. В море стояли наши корабли. Они часто поддерживали моряков из 7-й бригады огнём артиллерии. А потом мы увидели, как корабли один за другим стали уходить… Самолётов тоже не осталось, аэродром разбомбили. И наконец в последние дни июня 1942 года немцы заняли сам Севастополь. Мы оказались в окружении. Ещё какое-то время надеялись, что придут корабли и нас заберут. Но напрасно…
На рассвете мы заняли новые позиции в районе Федюхиных высот у знаменитого «Орла» и сразу же вступили в бой. Всё получилось, как и накануне: немцы открыли ураганный огонь по нашей передовой изо всех видов оружия.
Раненых у меня на БМП было немного. Но я понимал, чем это объясняется: раненых так мало потому, что они остались на занятой немцами территории и попали в плен…
Штаб батальона и остатки рот отошли на новые позиции. Почти сразу ко мне прибежал вестовой из штаба и передал приказ об очередном отходе: надо было уходить к железнодорожной насыпи. Расстояние было примерно километр. Но уходить надо было днём по открытой местности, через виноградники… Из этого следовало, что это было не отступление, а самый настоящий «драп». Немцы стали стрелять в нас из автоматов. Мы бежали, падали, снова бежали… Но я, к счастью, не был даже ранен.
Ночью остаткам нашего батальона было приказано занять оборону на Сапун-горе. К этому времени у меня остался только один санитар. Именно тогда я стал свидетелем страшного действа – на моих глазах расстреляли человека. Офицер-политработник, замполит роты из нашего батальона, сидел недалеко от нас, в воронке. Грузин из Тбилиси, фамилии его я не запомнил. Ему было лет тридцать пять. Вдруг слышим – в воронке выстрел! Раненый политработник первую помощь оказал себе сам, наспех перевязал руку. Но когда я к нему подполз и стал его перевязывать, то понял сразу: это самострел. Рана на руке говорила сама за себя… Я велел ему ждать, пока мы соберём ещё несколько раненых, чтобы всех вместе отправить в тыл.
Я рассказал подошедшему ко мне старшему политруку, уполномоченному особого отдела, о «ранении» замполита. Вызвали этого замполита. Я ещё раз сделал ему перевязку. Никаких сомнений не было – явный самострел… Старший политрук забрал у замполита документы, вывел его из землянки и метрах в сорока расстрелял… Помню, что сострадания или жалости я не испытывал. Лишь остался крайне неприятный осадок в душе: мне было дико, что офицер Красной армии может оказаться таким трусом и таким способом захочет покинуть поле боя!..
Бои становились всё тяжелее и кровопролитнее. Немцы продвигались напористо, но осторожно. Бывало, что после разгрома наших рот штаб батальона отходил на другие позиции, а меня не оповещали об отходе, хотя землянка моего батальонного медпункта всегда находилась рядом со штабом. Я с ранеными оставался на нейтральной полосе, но узнавал об этом только тогда, когда вдруг наступала тишина… Выходил, пытался разобраться в обстановке: землянки штаба стояли пустые, а там, где недавно находились наши роты, не было видно ни одного бойца.
Как-то утром поступает приказ: остаткам нашего полка во что бы то ни стало отразить атаку немцев! Моя землянка была метрах в ста от передовой. Начался бой. Стали поступать раненые. Я ими занимался. А потом вдруг всё стихло… Раненым (они все были ранены легко) я помощь оказал и показал, куда им идти. Они своим ходом ушли в тыл. Новых раненых больше нет. Решил посмотреть, в чём дело. Вышел из землянки и смотрю в сторону передовой. Никого: ни отступающих наших, ни немцев. Походил туда-сюда… И вдруг вижу: метрах в пятидесяти от меня из нашего колодца два немца воду набирают! Около меня – только санинструктор
Помню, что рядом в землянке был наш офицер. Дополз до его землянки – он там с одним солдатом сидит. Говорю: «Надо уходить отсюда! Разве мы сможем немцев задержать?». А как идти? До высоты – метров триста-четыреста, ровное место.
И в конце концов нервы у нас не выдержали. Мы втроём – санитар, легкораненый и я – перебежками бросились из землянки. Немцы заметили и открыли вдогонку огонь трассирующими пулями. Когда по тебе стреляют трассирующими, это очень страшно! Ты видишь пули, летящие в тебя. Но бежали, падали и петляли мы так быстро, что немцы в нас так и не попали…
Добежали… Раненого я отправил в тыл. А вот куда мой санинструктор подевался, не знаю. Что делать, куда идти? Нашёл ход сообщения, дошёл до ячейки стрелковой. А там сидят два солдата с пулемётом, только они не из нашего полка. И вдруг появляется капитан, заместитель командира нашего батальона по строевой части: «О, ты ещё живой!». – «Живой, товарищ капитан». – «Я тебе поручаю вести оборону на этом фланге, на правом, а сам пойду на левый фланг».
Капитан ушёл. Мы с двумя солдатами сидим. Немцы в гору лезть не торопятся. Но потом всё-таки поползли в нашу сторону. Расстояние до них – меньше ста метров. Мы их хорошо видим. Пулемётчик стал стрелять. Немцы ответили. Вдруг пулемётчик осел на дно ячейки – убит… (Понятно, что немцы сразу засекли пулемёт и сосредоточили огонь на нём.) А второй боец куда-то делся, я даже не заметил, как он пропал. Я остался с пулемётом один. А я же в нём совсем не разбираюсь – это тяжёлый станковый пулемёт! Какие кнопки нажимать? Но немцы-то снизу ползут прямо на меня. Что-то надо делать… Нажал – не помню на что-то, – пулемёт стал стрелять!
Стрелял я недолго – лента быстро кончилась. А менять-то ленту я не умею! Пока я стрелял, немцы приостановились. А как пулемёт замолчал, снова поползли. Капитана нет… Что я с пистолетом один буду тут делать? Как и чем держать оборону? И я побежал в тыл… Скоро наткнулся на наших полковых миномётчиков. Командир миномётной роты обрадовался: «Хорошо, что ты к нам вышел! У нас ни одного медика тут в живых не осталось».
Бой стих. Никто не стреляет. Нашёл одного раненого, оказал ему помощь. Потом думаю: надо у командира узнать, а что вообще за обстановка? Что дальше-то делать? Землянка командира была рядом. Я к нему зашёл. У него заместитель сидит, замполит, двое солдат с винтовками. Махнул рукой мне: не до тебя тут! И я сообразил, что на позициях от всего нашего полка осталось всего-навсего восемь человек…
Вышел из землянки. Вижу: метрах в пятистах со стороны моря наши идут! Обрадовался: они сейчас нам помогут, хоть как-то оборону сможем держать! Они идут себе спокойненько, не стреляют. Стали приглядываться: двигаются очень осторожно. Наконец кто-то взглянул в бинокль. Всё сразу стало ясно – это шли немцы… Но почему они идут со стороны наших тылов, ведь за ними явно просматривалось море? Неужели всё кончено?.. (До этого мы надеялись на помощь моряков. Думали: лишь бы продержаться до вечера! Ведь ночью могли подойти корабли и забрать нас. Мы знали, что моряки не раз выручали обороняющихся на суше.)