Из современных проблем Церкви

Мень Александр

Вы упоминаете Фрейда, но о нем поговорим потом, когда Вы мне напишете о своем понимании отношения Церкви к миру.

Храни вас Бог в Ваших трудах и служении. Прошу молитв. Поклон друзьям.

Ваш прот. А. Мень

27/28 сентября [ 1974 г. ]

Дорогой о. Александр!

Сейчас получил ваше письмо от 23 августа. Послезавтра уезжаю в Европу, так что не скоро вы получите ответ. Тут мои друзья интересуются этими вопросами…

Письмо ваше мне надо обдумать. Я решительно не верю, что склонность к созерцанию Страстей на Западе объясняется тем, что на Западе понимают человечество Воплощенного Слова глубже, чем мы. Я часто безмолвно молюсь в храме Воскресения — то на Голгофе, то у Гроба. Часто бывает, что отхожу от Голгофы (хотя там тихо).

Драма Голгофы меня смущает, отводит от молитвенного настроения,

именно потому, что слишком живо переживаю то, что там некогда совершалось. Подхожу ко Гробу, где уже «все совершилось» и — становится тихо и по–христиански на душе.

Об отношении христианства к миру я, увы, вам не пара. Из «Суммы Теологии», по которой я учился, я выхожу неохотно, только когда действительно меня толкает. Лучше вам напишу, как и собирался, о том, как жизнь на Западе побуждает верующих в направлении классовой борьбы — понимая класс в широком смысле, как угнетенных.

Сердечно ваш свящ. Всеволод

 20 ноября [1974 г. ]

Дорогой о. Всеволод!

Буду ждать вашего ответа с нетерпением. А пока лишь замечу, что вы невольно подтвердили мою мысль. Именно Ваше желание иногда отойти от Голгофы и молиться перед Гробом Воскресения указывает на вашу душевную и духовную принадлежность к восточному опыту Церкви.

С любовью ваш

прот. Александр М.

28 января 1975 г.

Дорогой отец Александр!

Только сегодня берусь ответить на Ваше письмо от 23 августа. Причина задержки — текущие дела, но только отчасти. Я, как и другие, восхищался широтой взглядов и проницательностью того, что Вы пишете, и почти со всем я вполне соглашаюсь, но в общем это не совсем к делу. Извините за критику: имея свободное время, я тщательно обдумываю то, что пишу, но я знаю, что Вы свободным временем не располагаете.

Я тоже недоумевал, почему Вы пишете, или, скорей, как Вы догадались, что я «поднял вопрос об отношении вероучения к жизни и этике». Совершенно несознательно я его поднял: мысленно я его отложил от прямой цели нашей переписки. Этой цели (объяснить, почему трудно православному общаться с католиками) я, кажется, достаточно добился. Потому во второй части этого письма я коснусь данного вопроса, а следующее будет, так сказать, иллюстрацией.

В молитве католик чужд чувству общности с другими (кроме настоящего монаха в своем монастыре). Он один перед Богом. Больше того, ни о каком чувстве радости в молитве обычно не говорят, разве только о радости о духовном мире. Во всяком явлении радости они склонны видеть особый путь, мистический. Но если радующийся радуется слишком постоянно, то его путь не подлинный. Ибо для них мистический путь — в основном путь страдания.

Говорю, напоминаю о традиционном католицизме, а не о новом духе. Кроме того, на Западе, конечно, встречаешь немало сияющих душ, хоть и меньше, чем у нас. Говорю о трафаретном понятии. Недаром Геббельс противопоставлял «идеал страдания христианства» своему идеалу. Хоть и несправедливо, это метко сказано о католиках. Мне как раз случилось сейчас высказать свое мнение по поводу одной книги, которая хорошо иллюстрирует католический «долоризм» [33] . Авторше — 85 лет, и поэтому она хороший представитель традиционного католицизма. Общая тема — о смерти. Ни эта дама, ни духовные лица, к которым она обратилась (главным образом, иезуиты: Даниелу [34] , Рикэ [35] ), не указывают на то, что необходимость смерти полагается приветствовать: по–моему, радостно пройти тем путем, который был нам открыт Христом. Об умерщвлении плоти она пишет:

33

«Долоризм», от лат. dolor — боль, страдание.

34

Даниелу Жан (1905–1974) — кардинал, французский католический богослов, библеист, историк Церкви.

35

Мишель Рике (1898–1993) — французский иезуит, участник Сопротивления (в том числе помогал евреям), был арестован, побывал в Маутхаузене и Дахау. 

Il est raisonnablement inconcevable que nos petites ou grandes souffrances ou privations puissent rejouir l'infiniment bon (…L'ascese est un acte d'amour, et un moyen), puisqu'elle nous donne l'occasion d'expier ce qui, dans ce monde ou au–dela, doit etre expie. Il nous revient d'expier notre purgatoire, ce purgatoire sur la nature duquel ou duree comme en intensite nous ne savons rien, sauf qu'il est inevitable. (…) Mais les saints? (…) Devant le mystere de la saintete, notre faible entendement recule. (…) Il est bon de noter que nos saints ont toujours ete des exemples d'equilibre et de joie. (Jean Portail. Savoir mourir, ed. SOS, 1974, pp. 52–54) [36] .

36

Действительно

непостижимо, что наши страдания или лишения, большие и малые, могут радовать неисчерпаемой полнотой добра (… аскеза — это дело любви и средство), поскольку она дает нам возможность искупить то, что в этом мире и за его пределами нуждается в искуплении. Вновь нам искупать наше чистилище, чистилище, о природе которого и его продолжительности, как и о его напряженности, мы ничего не знаем кроме того, что оно неизбежно. (…) А Святые? (…) Перед тайной святости наш слабый разум отступает. (…) Стоит отметить, что наши святые всегда были примерами уравновешенности и радости. (Жан Порте. «Учиться умирать», издво SOS, 1974, с. 52–54) (франц.).

Авторша очень далека не только от легенды об апостоле Андрее, но и от Франциска. Но они — «мистики». Совершенно в другом духе пишет о чистилище ровесник автора, нетрадиционный католик, который является одним из источников нового духа. Он обращается к Пресвятой Деве:

Nous ne demandons rien, refuge du pecheur,

Que la derniere place en votre purgatoire,

Pour pleurer longuement notre tragique histoire,

Et contempler de loin votre jeune splendeur.

Charles Peguy. Pelerinage a Chartres, vers 1910 [37] .

37

Не просим ничего, лишь грешника приют,

Последнего пристанища в чистилище Твоем.

Чтоб нам оплакивать все ужасы истории

И созерцать сиянье юное Твое.

Шарль Пеги. Паломничество в Шартр, ок. 1910 (франц.).

Относительно пути одиночества перед Творцом, свойственного католикам, он действительно уже сам по себе трудный и крестный. И мне, живущему среди католиков, чуждых чувству общности, не было открыто другого пути. Это — царский путь и, как указывает корнесловие, — путь монаха. Но тот факт, что западные монахи знают и другой путь, указывает, насколько бытовой католический взгляд — односторонний. Однако стоит призадуматься о том, что рядовому католику предлагается только один путь — наивысший.

Путь суровый, да. Но сам он вовсе не ведет к страданиям или к созерцанию Страстей в том понятии культа Страстей, что принят на Западе (Франциск). Вот Вы говорите, что надо соединить восточное и западное благочестие. Легко сказать. Российская Церковь, по крайней мере, широко восприняла от Запада культ Страстей. Но самые кровавые, «итальянские» Распятия у нас отличаются выражением Лика. Художник изобразил не самую агонию, а момент смерти, когда уже «все совершилось». То, что нас смущает в попытках написать икону Моления о Чаше, это не столько художественная нищета, как факт, что икона не совершенна: не хватает утешения. Вы помните, в житии Тихона Задонского, как он лежал больной перед Распятием и как он вдруг бросился целовать ноги Распятого со слезами радости. Этот момент вовсе не понятен рядовому католику. Говорят: «Это какая–то опечатка». Вам известно, что духовное упражнение в 14–ти Стояниях Крестного Пути пользуется почти официальным признанием в католической литургике. 14–е Стояние есть Положение во Гроб, и только редкие верующие стали недавно прибавлять и 15–е — Воскресение.

Тут мешает западному христианину крайняя бедность в области чувств, словаря западных языков (кроме м. б. немецкого). Такого слова как «умиление» вовсе не существует, и, следовательно, одновременное совмещение радости и печали для них немыслимо. Конечно, само чувство им не чуждо, но, кажется, я о нем никогда ничего не читал.

После такого нападения на католиков (мои друзья говорят, что я вообще — циник), я с радостью перехожу к хвале: о свободе и мудрости, и о смежном вопросе об отношении Церкви к миру.