Из тупика. Том 2
Шрифт:
Оглохший и весь в крови, поднялся Басалаго.
– Уилки! – заорал он, сразу все поняв. – Это сделал ты… сознайся. Я знаю: вам нужен повод… только повод!
С пола застонал лейтенант Уилки:
– Что ты орешь, дурак?.. Посмотри! – И показал ладонь в крови: – Это опять аскольдовцы… это они!
Был день – как день. Точнее, – серое, дождливое утро. Где-то далеко, на Горелой Горке, промокшие насквозь, поникли шатры американского бивуака. И торчала, уткнувшись в небеса, радиостанция с линкора «Чесма»: там капитан Суинтон держал связь с Архангельском и Лондоном. По рельсам,
А над лежащим Уилки стоит сейчас Басалаго и плачет.
– Скажи, подлец Уилки, тебе не стыдно взрывать меня?..
Обоих молодцов отвезли в лазарет. Никаких особенных событий в этот день больше не было. Только, незаметные с бортов кораблей, проходили в порту и на дороге аресты и обыски.
На следующий день – приказ:
«Я, главнокомандующий всеми союзными войсками в России, желаю уверить всех в мирных намерениях союзников, а также в нашем искреннем желании помочь России освободиться от немцев, белых финнов и всех враждебных агитаторов. В течение вчерашнего дня мне пришлось обыскать в полном согласии с гражданскими властями (и это было тяжелой обязанностью для меня) некоторые здания с целью отобрания оружия и для временного задержания некоторых лиц… для охранения лояльных граждан России, а также, чтобы обеспечить спокойную базу, с которой могут предприниматься ваши и наши военные действия против врагов, вторгшихся в Россию. Я прошу всех граждан вернуться к своим занятиям спокойно и без боязни и усердно содействовать нашим войскам в достижении нашей общей с вами цели, т. е. воссоздания свободной и великой, нераздельной России. Да поможет бог России!
Главнокомандующий союзными
военными силами в России
генерал-майор Пуль.
Мурманск.
13 июля 1918 г.».
А на мачтах флагманского крейсера адмирал Кэмпен поднял строгий сигнал:
СЪЕЗД С КОРАБЛЕЙ ВОСПРЕЩЕН
Этот сигнал видели все на рейде. Но русские команды решили, что он относится только к кораблям английским, французским, американским. Отбубнили свое окаянное время склянки флотилии.
Вот и чистая ночь, вот и чистый рассвет…
На рассвете от борта «Аскольда» отвалила шлюпка-шестерка. Это была первая за день – семичасовая, как ее называли на крейсере. Под напором матросских тел трещали ясеневые весла.
Матрос Митька Кудинов сидел на транцевой доске, командуя:
– А-а-а… рвок! А-а-а… рвок! Левая – потабань…
Пулеметная очередь сбросила его с транца в воду. Загребной Власьев успел перехватить дружка рукою; мокрого и мертвого матроса втащили обратно в шестерку. Разворот под веером пуль, и теперь на руле сидел Власьев.
– А-а-а… рррвок! А-а-а… рррвок! Навались…
…Матрос Кудинов, совсем еще молодой, лежал на железном палубном настиле, и мокрые бакенбарды, отращенные от полярной
Из кают-компании сбежались офицеры, недавно прибывшие на крейсер. Они еще не освоились с обстановкой рейда и, глядя на убитого, растерянно озирали союзную эскадру, говоря:
– Неужели это сделали англичане? Господа, неужели наши добрые союзники могли решиться на такое вероломство?..
Команда:
– Во фронт! – И все развернулись лицами внутрь корабля.
Четкими шагами стремительно направлялся к спардеку кавторанг Зилотти. Остановился над убитым. Долго крестил себя. И – прямо в толпу матросов.
– С некоторых пор, – сказал громко, – сыны гордого Альбиона стали представлять себе русский народ вроде какого-то дикого племени! Им кажется (повернулся кавторанг к офицерам из Гельсингфорса), что мы, избегая большевизма, будем счастливы прибегнуть под защиту британской колонизации. Они ошибаются! Я еще раз повторяю всем (снова к матросам): они ошибаются!
Двенадцать пулеметов сразу открыли огонь по крейсеру. Очереди хлестали над палубой, срезая такелаж, туго обтянутый, и тросы лопались со свистом – концы их стегали броню корабля.
– По местам! – раздался призыв.
– Стойте! – задержал команду Зилотти. – Разве вы не видите, что мы давно под прицелом? Смотрите: с «Адмирала Ооб» – четыре трубы с торпедами… Повернитесь: «Глория» – четыре по восемь дюймов… Наводка по нашему борту! – Надел фуражку и приказал: – Катер – под трап! Я пойду на «Глорию» сам…
Катер домчал его до флагманского крейсера англичан. Очевидно, через сильные чечевицы британцы разглядели офицера, и стрельбы не было. Катер оттолкнули от борта, не приняв от него швартового шкентеля, но фалрепные юнги услужливо переняли на адмиральский трап кавторанга.
Зилотти настойчиво объявил вахте:
– Мне необходимо видеть старшего на рейде… Кэмпена!
– Пожалуйста. Адмирал ждет вас…
Узкие переходы. Трапы. Люки. Вниз, вниз, вниз! «Почему вниз?»
Вестовой распахнул двери:
– Прошу.
Зилотти недовольно взмахнул старорежимной треуголкой:
– Ах ты, сын собаки! Добавь: сэр!
– Да, сэр.
– Вот так уже лучше…
Нравы британского флота ему были известны. Потребовав уважения к себе, Зилотти шагнул вперед через высоченный комингс, и двери были с лязгем задраены за спиною кавторанга. Так они задраивались по водяной тревоге. Намертво.
Он огляделся в изумлении. Перед ним – броня. Справа и слева от него – броня. Борт… борт… переборка. И – никого!
И даже не было иллюминатора – мигала над ним лампочка.
Но заранее был приготовлен стул. Стул, чтобы сидеть.
Этот стул был для него, и кавторанг сел…
Все это называлось так: арест.
Из бокса «тридцатки» проследовала до кабинета поручика элегантная секретарша.
– Сэв! – сказала она. – Кажется, взялись за «Аскольд».
– Я знаю, – ответил Эллен. – Но пусть англичане разбираются с крейсером сами. Мы люди скромные, и от главного калибра подальше…