Из варяг в хазары
Шрифт:
— Мстить? — Красавица усмехнулась. — Мы выехали со двора позже вас, и я заметила, как во двор ворвались лариссии кагана. И знаешь, что они стали делать? Подожгли дом и принялись убивать всех оставшихся в живых! Посмотри на город, ярл! Все эти воины, что, словно хищники, врываются сейчас в дома сторонников Завулона якобы для защиты их от печенегов, — это воины кагана. Видно, ему наскучило быть послушным исполнителем воли шада и захотелось по-настоящему держать эль. Итиль — теперь город кагана, а не каган-бека. Думаю, по возвращении Завулону будет не до меня. Если он возвратится…
— Я
Халиса смотрела ему вслед, пока его голубой плащ не скрылся за поворотом. В ее глазах стояли слезы. Да, она была умной женщиной, но всё же, всё же… так хотелось совершить какую-нибудь глупость. Пересилив себя, Халиса незаметно вытерла слезы и обернулась к Имату:
— Ну, что встал? Поехали…
Счастливо избегнув бесчестья и смерти, Халиса вскоре станет старшей женой разбогатевшего Имата и матерью его детей. Она будет хорошей матерью и хорошей женой, но навсегда сохранит в сердце образ молодого варяжского ярла, с которым никогда больше не встретится.
Никогда…
Глава 19
ПОИСКИ И НАХОДКИ
Кто чистых отделит от виноватых?
И кто из чистых ныне без пятна?
— Ах ты, предатель! На, получай! Вот тебе!
Лейв Копытная Лужа несколько раз поднял и опустил плеть из воловьей кожи, оставляя кровавые полосы на спине банного мальчишки Войши.
— Я не виноват, боярин! Не виноват! — извиваясь от боли, закричал несчастный.
— Не виноват? — еще больше разъярился Лейв. — А чего же тогда они пришли к одноглазому Аврааму? И спрашивали про меня! Ах ты, гад, получай же!
Еще удар… И крик боли. И еще…
Ху-у… Утомившись, Лейв Копытная Лужа вытер со лба пот рукавом туники. Хлебнул вина из стоявшего рядом, на столе, кувшина и с ненавистью взглянул на распластанного на лавке парня.
— Говори, с кем тебя видели в бане?
— Да я… — Застонав, Войша сплюнул в угол кровавую слюну. — Я и не знаю… не знаю толком… как его зовут…
— Ах, не знаешь? — Лейв угрожающе поднял плеть. — Скоро двадцать лет, как живу я на свете, но не видал еще такого подлого змея, как ты! Нет, я всё-таки велю содрать с тебя шкуру.
— Не надо… — Войша тяжело дышал, на губах его пузырилась розоватая пена. Это ж надо было так глупо попасться! Он и не думал, что этот Лейв так испугается чьих-то расспросов. Чтобы избежать мук, Войша пытался честно припомнить имя того варяга, который расспрашивал его про Лейва, да вот беда, что-то никак не вспоминалось.
— Такой…. высокий… красивый…
— Имя!
— Кажется… кажется, Хольг или Хельг…
Копытная Лужа насторожился:
— Может, Хельги?
— Хельги! Точно — Хельги, господин… о, как же мне больно…
— Ах, Хельги! — взвился Лейв и, схватив плеть, снова принялся наносить удары, чувствуя, как летят на лицо и руки горячие кровавые брызги. Удар! Еще удар! Еще. И вопль, перешедший в вой, и извивающееся
Удар! Удар! Лейв вдруг почувствовал, что от зрелища чужой нестерпимой боли получает такое наслаждение, что уже просто не в силах остановиться. Да он и не хотел останавливаться и не собирался отпускать Войшу… По крайней мере живым… Плеть порхала в руке молодого варяга страшной кровавой птицей. Удар — вопль, еще удар — вопль… И эти крики звучали для Лейва как музыка. Хельги? Сведения? Всё это пустое, главное другое, совсем другое.
Удар! Несчастный Войша уже даже не кричал — кончились силы, — лишь тихонько стонал… А затем, после особо сильного удара, дернулся и затих. Перед его закатившимися глазами возникла вдруг Паша-река, далекая и каменистая, бревенчатая изба, очаг из обмазанных глиной камней. Река журчала всё громче и громче, а в очаге весело полыхало пламя, потом вдруг всё подернулось туманом, таким светлым, полупрозрачным и даже, кажется, радостным, а потом… Потом не стало ничего…
— Кажется, ты его прикончил, Лейв, — подойдя к лавке, вымолвил Альв Кошачий Глаз, приподняв за волосы голову несчастной жертвы. — А мы ведь так ничего толком и не узнали.
— Ну вот, — развел руками Лейв. — Теперь эта собака еще и сдохла! Ну, всё против меня, всё.
— Ладно. — Кошачий Глаз положил руку ему на плечо. — Надо закопать тело да убираться отсюда.
— Закопать? Да пусть его рвут бродячие псы!
— Ну, как знаешь. — Альв отошел. — Только я бы не оставлял после себя такие следы.
Копытная Лужа не слушал его, а жадно пил вино прямо из узкого горла кувшина. За время путешествия он отнюдь не осунулся, в отличие от Альва и Хакона, наоборот, еще больше пожирнел, так что толстые щеки его свисали брылями почти до самой шеи.
Заброшенная пастушеская хижина, на которую варяги случайно наткнулись, находилась далеко за стенами Итиля, в урочище, скрытом от людских глаз. Когда, после нападения печенегов на дворец каган-бека, в городе начали хватать чужаков, Альв Кошачий Глаз и Истома решили не дожидаться ареста. Хотя им не было известно, чем вызвана смута, они, умудренные жизненным опытом, знали — подобные происшествия почти всегда списывались на чужестранцев. А что? Очень удобно. Кто науськал печенегов? Чужаки. Они же и пустили черную стрелу, попавшую прямо в сердце славного каган-бека Завулона, чьи похороны состоятся вскоре при большом стечении народа.
Люди Лейва — те, кто успел уехать, — вовсе не собирались задерживаться в хижине, они хотели только подождать оставленного в городе для разведки бритоголового слугу Грюма да поговорить по душам с предателем, которого предусмотрительно захватили с собой, поймав у самой бани. Правда, ничего особого от предателя не узнали. Поняли только, что тщательно выспрашивал про них некий Хельги-ярл, что охранял когда-то со своими людьми купеческий караван Вергела. А зачем выспрашивал и что ему было надо? Лейв Копытная Лужа пожимал плечами, а Кошачий Глаз незаметно переглянулся с Истомой. Они-то догадывались, что к чему. Что же касается Лейва, то его, похоже, больше волновал сам процесс пытки.