Из века в век
Шрифт:
Доктор Дагмаров приехал на следующий день. Этот провел настоящее дознание и осмотрел не только ногу, но и велосипед.
–Нашел себе новое развлечение! – гремел он. – Ноги гвоздями протыкать! Сектант несчастный! И такая стойкость духа! Молча помирал в моем грязном носке!
–Я чистый взял!
–Молчи! В любом случае, я его лишился! Не хватало, чтобы меня звали "Стоян – кровавый носок". Устроил тут бунт на корабле!
–Может, я на берег хочу списаться.
–Послушай, селявка, не буди во мне зверя… морского!
–Стойко,
–У тебя что, бред уже начался?!
–Ну, ты сам только что… ну, про зверя…
Доктор Дагмаров вдруг замолчал, погрустнел и раздумчиво сказал после паузы:
–Всеядны, но на десерт предпочитают исключительно наглых детенышей… Научный факт.
–"Исключительно предпочитают" или "исключительно наглых"? – спросил я невинным тоном и тут же был слегка придушен подушкой.
Вечером я тихо проползал через гостиную по пути из туалета. Дверь кабинета была приоткрыта.
–Я, собственно, не понимаю, что происходит именно потому, что, на мой взгляд, не происходит ни-че-го! Я не понимаю, за что он обижается на меня и почему меня избегает! Может он дуется из-за того, что я забыл, когда у его друга день рождения? Но ведь деньги на подарок я дал заранее? Или там случилось что-то, из-за чего он постригся, как арестант, а я этим не поинтересовался?
–Роман! Опомнись! Ты передо мной что ли оправдываешься или покаянную речь готовишь перед этим паршивцем.
–Да я сам с собой пытаюсь разобраться. Вот гвоздь! Неужели я такой изверг, что оставил бы его без помощи из-за старого велосипеда, гори он ясным пламенем! Простить себе не могу, что мальчишка до сих пор калечится на такой рухляди…
Знаешь, я таким злым домой возвращался, звонил Юрке днем раз пять, и никакого ответа. Если бы его крик не услышал, даже не посмотрел бы, как он там спит. Куртка висит на месте, чайник еще теплый – все нормально. Представляешь, довел бы ребенка до остеомиелита!
–Ну, профессор, нахватался ты от меня словечек! Небольшое воспаление, "нарывчик" – по-домашнему. Всего и делов-то. А вообще порадуйся, что поросячий паротит его уже позади. Отрок-то наш мужает. Почувствовал: потом от него пахнет. Так-то.
–Хорошо бы мужал без особых опасностей для здоровья.
–Его или твоего?
–Нашего.
–Такого не бывает. И учти – это самая ранняя стадия переходного возраста, так что наберись терпения.
–Наберешься тут на всех вас! Переходной возраст! У Юрки – подростковый, у тебя с твоими "девочками" – кризис тридцатилетних…
Стоян засмеялся:
–А у тебя самого – "опасные сороковые" с рефлексией сложных порядков. Сюжетец – то каков! "Взрослый сын молодого человека".
После этого послышались такие звуки, как если бы отец запустил в доктора Дагмарова диванной подушкой.
Потом начали опрокидываться стулья.
–Ладно! Ладно! Сдаюсь! – сдавленным голосом молил Стоян. – Профессор! Вы же не Дракула!
Я не удержался, просунул голову в дверь и сказал с интонацией миссионерской
–Спокойной ночи.
Не успел я и шага сделать в направлении своего Логова, как в дверном проеме показались две встрепанные головы – одна над другой – и сказали дуэтом сакраментальную фразу:
– А ты, что здесь делаешь, а?!
И затем, уже на своей территории, я услыхал речитатив Стояна, с поправкой отца:
–"Минерал" запел…
–"пропел!"…
–"о чем-то"!
Когда уходят…
С того дня, как Стоян помог отцу доехать со мной из больницы домой, мы стали одной семьей. Ведь я еще тот фрукт был: почти год никому, кроме отца и Стояна, не давался. Так что, пока у отца не срослась рука, несчастный Стойко лишился всякой личной жизни.
Отец еще не был профессором, но докторскую диссертацию уже защитил и заведовал лабораторией в институте. Пока он выздоравливал, у нас в квартире побывали все его сотрудники, поодиночке и группами.
Я пугался гостей и, если дома был Стоян, влезал на него, как обезьяна на дерево.
С ним знакомились, а он отвечал, протягивая руку:
–Арина Родионовна…
–Арина Родионовна…
–Арина Родионовна… В медицинских кругах известен под псевдонимом "доктор Дагмаров".
Сейчас, когда у нас разворачиваются прения по поводу очереди в туалет или собственности на диванную подушку, Стоян вопит:
–И на это вредное насекомое я потратил лучшие годы своей жизни?!
На что я резонно отвечаю:
–Значит, такая была им цена, этим годам.
После чего обычно начинается баталия со швырянием подушек, беготней и опрокидыванием мебели.
Если отец дома, он терпит-терпит, а потом вылетает из кабинета и выставляет меня в мое "Логово".
–Ты можешь мне ответить, кто из вас взрослый, а, Стойко?!
–Только не я! – Стоян демонстративно укладывается на диван, скрестив руки. – Я – наивный младенец. Чудовище – он! "Младенец и чудовище"!
–"Красавица и чудовище!" – поправляю я, высунувшись из-за двери.
–Юрий! Прекрати ерничать! – грозно отзывается отец.
Я быстро захлопываю дверь.
За ней молчание. Кажется, занавес опустился.
Но тут дверь приоткрывается, стукнув меня по лбу, и влезает лохматая голова доктора Дагмарова:
–И совсем не то, чудовище, что с красавицей, а то, что "огло" и "лайа".
Дверь тихо и плотно вжимается в паз.
Я не берусь объяснить, почему два таких разных по возрасту и характеру человека, как мой отец и доктор Дагмаров, сблизились после знакомства в больнице… Написал и подумал, что нужно сразу оговориться: они – натуралы. Стоян так просто "Дон Жуан". Говорят, раньше, если одинокие мужчины дружили, то никому в голову не приходило называть их "голубыми". А в наше время только это всем в голову и приходит. Поэтому на вопрос, кем мне приходится Стоян, я отвечаю – "дядя".