Из японской поэзии

Сайсю Оноэ

* * *

Кончается год. Оглянувшись назад, итожу все свои хайку…

Сайто Санки

* * *

Хиросима — сосна в вечерних тенях умирает стоя…

* * *

Хиросима — увидел яблоки и дышать стало легче…

* * *

Лотосы после зимы — пришла пора им встрепенуться, и все встрепенулись…

* * *

Осенний сумрак — вот и скелет большой рыбы море смыло волной…

* * *

Клюем

понемногу — человек с вырезанным желудком и воробьишко зимой…

* * *

Какое лицо! Упавшее пугало в поле…

* * *

Люди так далеки — а близко лишь вешний месяц да кончина моя…

Маэда Фура

* * *

Верещанье цикад. Со мною чай распивает тень моя на стене…

* * *

Плакучая ива — а за ней идет почтальон с утренней почтой…

* * *

Холода весной. Постелю сегодня в два слоя Медвежьи шкуры…

* * *

Бушует буран — то появится, то исчезнет одинокий путник…

* * *

Пришел напиться — а колодец весь укрыт белесой дымкой…

* * *

В просторах небес луна весенняя светит — тени деревьев…

* * *

Только и всего — пара томиков стихов, свеча вешней ночью…

* * *

Близится рассвет — запевают на полях песнь свою лягушки… [16]

16

Кваканье лягушек весной на заливных полях в Японии исторически воспринималось как мелодичное пение.

* * *

На узкой тропе рядом с крупом рабочей клячи — цветок фиалки…

* * *

Белых камелий просвечивают цветы в зарослях бамбука…

* * *

Возле лачуги кожу сменила змея посреди полей…

* * *

Летят с высоты соловьиные звонкие трели меж криптомерий…

Фукио Сиба

* * *

Белые гребни, накрытые пеленой, — туман над морем…

* * *

Храм в горной глуши — над камнем надгробным нависли цветущие ветви…

* * *

Люди вошли, за собой у ворот оставив позднюю весну…

* * *

Остатки снега — но уж ветки яблонь в саду полны цветами…

* * *

Мостик дощатый — отраженье поздней весны в водах потока…

По дороге от храма Тюдзэн-дзи к ^«Полю боя» [17]

Туман на горах. Дух медовый плывет над лугом — ирисы в цвету…

* * *

Собираю хворост. Только веточка хрустнет порой в тиши осенней…

17

«Поле боя» — название живописного луга в гористой части национального парка Никко, поросшего буроватой травой, цветом напоминающей запекшуюся кровь.

* * *

Осенняя ночь. Как картина, на перегородке — черные

тени…

* * *

Роса поутру на траве обратилась в иней вдоль горной тропки…

* * *

Ветер подул — и вот уже летней жары нет и в помине…

* * *

Стреляю уток — Какой ароматный дух в плавнях прибрежных!..

* * *

Зеленый склон. Вешний цвет растеряли клены — остались листья…

Поэты гэндайси

Котаро Такамура

К г-же N.

О, как больно мне думать о твоем уходе! Словно плод, созревший еще до поры цветенья, словно семя, проросшее, еще не упав в землю, словно лето, что вдруг сменилось весною, Вопреки рассудку, вопреки законам природы. О, пожалуйста, не уходи, не надо! Этот будущий муж, отштампованный по трафарету, И ты, с твоим почерком в завитушках… Я готов заплакать при одной мысли о тебе, робкой, как птичка, о тебе, что своенравнее вихря. О, пожалуйста, не уходи, не надо! Как могла ты задешево продаться, если можно так назвать твой поступок? Как могла из Единственной и Несравненной стать одной из десятков тысяч подобных, что достанутся за бесценок какому-то мужчине?! О бесчестье, позор! Будто полотно Тициана с молотка ушло в «веселый квартал» Цурумаки. Опечален ли я? Скорблю ли? Я как будто смотрю на глоксинию в вазе, на огромный прекрасный цветок, что ты подарила — и цветок на глазах у меня увядает, блекнет. Так и ты увянешь, меня покинув. Я как будто бы слежу за птицей в небе, провожая ее скорбным взглядом. О, какое мучительное чувство крушенья! Будто рухнула волна, об утес разбившись. Это чувство — не то, что зовут любовью. О святая Мария! Оно иное! Иное… Я не знаю, что это, я не знаю… О, как больно мне думать о твоем уходе! Как ужасно представить, что ты выйдешь замуж, будешь выполнять прихоти какого-то мужчины!..

Марс виднеется в небе

Марс виднеется в небе. Что дано мне свершить? Вновь тот самый вопрос, на который не знаю ответа. Впрочем, разве это столь важно? Да нет, должно быть, не важно. Надо лишь подождать, набраться силы и покончить со слабостью, что порождает вопросы. Что хорошего в жизни, если все наперед в ней знаешь? Надо жить, припадая к чистым истокам — в чистоте правда… Освежить бытие, поднять голову к небосводу — вон она, сияет над спящими домами, над темным холмом Комагомэ. Как же хороша эта красная планета! Марс виднеется в небе. Студеный ветер шуршит стручками гледичии [18] на ветках. Бешено мечется собака в течке. Я ступаю по осенним листьям, миную кустарник, миную скалы. Марс виднеется в небе. Я не знаю, что следует делать человеку. Я не знаю, к чему он должен стремиться. Но, мне кажется, человек должен быть един с Природой. О, я чувствую: человек велик, ибо в нем космос, пустота Вселенной. Потрясающе! Быть Небытием мира. Но Вселенная расширяется — и Пустота убывает… Марс виднеется в небе. За ним — темная бездна. Мириады далеких миров светятся в пространстве. Я, в отличие от средневековых пиитов, там не вижу ангелов, разливающих сиянье, — лишь пытаюсь уловить могучие потоки эфира. И такой, как он есть, мир поистине прекрасен! Красота неведомого все плотнее окружает меня, окутывает, сжимает. Марс виднеется в небе.

18

Гледичия обыкновенная — дерево высотой 25–45 м с плодами в виде бобов в стручках длиной до 40 см.