Из-за девчонки (сборник)
Шрифт:
Товарищи, не вставая, с гримасами крайнего напряжения сил передавали по цепочке тоненький прутик лозы – их общий вклад в костер. Кто-то неосторожно передал его в руки классной. Та встала и с выразительным свистом рассекла им воздух. Мальчики повскакивали.
Вскоре дров собралось достаточно. Но Колюня не мог остановиться.
– Чего встал на д-дороге?! – двинул он корягой в спину Коробкина, который, смеясь и размахивая руками, о чем-то рассказывал Малышевой.
Удар в спину Валерию не понравился.
– Врачу давно показывался? – рванулся он к Колюне, но был остановлен Малышевой.
В завершение своих подвигов Колюня с распростертыми руками упал вниз лицом
Перед раздачей пищи классная восславила Рублёва и потребовала, чтобы ему было выдано по две порции как первого, так и второго блюда, а в зеленом чае – вообще не ограничивать. Исполняя ее волю, Самохвалова несколько даже перестаралась. И опять Колюня всех удивил. Сам еще не наелся, а уже пошел по кругу с миской каши и кормил всех алчных и ненасытных. И, верный себе, кое-кого оставил с напрасно разинутым ртом.
Когда все физические потребности были удовлетворены и настала очередь духовных, классная объявила:
– Поём по кругу! Я и Света Зарецкая – жюри. Кто ничего нам не споет, пойдет мыть посуду.
Валерий Коробкин, оказалось, ни одной песни, кроме «Жил-был у бабушки серенький козлик…», не знал. Да и то не все куплеты помнил. Света, нарушая все правила, помогла ему допеть до конца.
«Братья Карамазовы», естественно, спели дуэтом.
Эмма Гречкосей без борьбы пошла мыть посуду.
– Рублёв, твоя очередь…
– А за репертуар не б-будете ругать? – потупив глаза, спросил Колюня.
– Смотря какой… – ёрзнула на рюкзаке классная.
– Песня п-про любовь. Но не бойтесь: она на английском.
– Испугал! – показала она на него пальцем. – У меня про это уже Олежка поет.
Колюня хлебнул холодного зеленого чая, сделав связки влажными и певучими, провел пальцами сначала по своему сердцу, потом – по струнам гитары…
Конечно, он сам понимал: куда ему до Руссоса. Но если петь не в полный голос, гитаре давать звучать самую малость, получается ничего. В походах он пел и прежде, но всегда пародийно, лицом и голосом изображал роковые страсти и за свое исполнение получал только ругань и насмешки. А тут распелся…
– Кто бы мог подумать?! – первой оценила его исполнение классная, когда Колюня умолк. – Да ты же у нас соловей, Рублёв!
Колюня в ответ сорвал с головы фуражечку и положил ее у своих ног. Каждый бросал в нее, какую мог, мзду: еловую шишечку, конфетку, копейку… Катина рука, он заметил, бросила похожую на крест латунную штуковину, которая неведомыми путями попала сюда, на берег озера.
Пришлось Колюне петь на бис. На этот раз он спел ту же самую песню в собственном переводе:
Срок насталПеть «прощай» любви.Расстаться нам с тобою суждено…Ты не плачь,Сердце мне не рви:Тебя хранит оно.Прощай, любовь моя!Тобою полон я,И это будет так,Пока ты будешь ждать меня.Прощай, моя любовь!Твой взгляд печальней слов,Но верь, моя любовь,Мы будем вместе вновь.НамВсе время, пока пел, Колюня чувствовал, что Малышева смотрит на него. Она и в самом деле смотрела – сквозь кисть огненно-красной рябины. И еще ему чудилось, что взгляд ее горек и нежен, как эта лесная ягода в октябре…
В то самое время, когда Колюня своим голосом услаждал слух и сердца одноклассников, в мире резко потемнело. Никто, кроме Эммы Гречкосей, усердно драившей песком миски и ложки, не заметил, как темная туча, похожая на грандиозную, в полнеба, амебу, тихо подползла к солнцу, сначала как бы принюхалась к нему, а затем обволокла и проглотила. В ее влажной утробе тотчас загромыхало, розовый свет молний еле пробивался сквозь густеющую черноту.
– Мама родная, что сейчас будет! – ужаснувшись, вскочила классная. – Все взяли плащи?… Нет?… Почему? Растяпы! Я же вам говорила: возьмите, обещали дождь…
Но восьмиклассники будто только и ждали дождя, чтобы в открытую заявить о своих симпатиях. «Братья Карамазовы» растянули над собой плащ-палатку и пригласили под нее Наташу Спринсян и Эмму Гречкосей. Пошла одна Наташа. Валерий Коробкин распростер свою куртку, как крыло, над Малышевой.
Колюня не взял с собой плаща. Но у него был «стреляющий» зонт марки «Три слона». Нажмешь на кнопку – и над тобой вспухает черный купол, словно рассчитанный на то, чтобы под ним укрылись двое. По нему даже капли дождя били с почтением – до того он был классным. Пока дождь только расходился, Колюня стоял под ним один. Но когда на лес и озеро обрушился косой шрапнельный ливень, он подошел к Малышевой и, потеснив Коробкина, отдал ей ползонта.
Дождь угрожал затопить весь мир. Казалось, он и земля разошлись во мнениях по какому-то вопросу и двинулись в разные стороны. Деревья, белый пар от костра, фигурки мальчишек и девчонок, съежившихся под плащами, озеро, взрытое черной оспой ливня, – все плыло и колебалось… Душа Колюни ликовала: «Сыпь, дождь, лей, хоть еще сутки, хоть еще двое! Пусть будут перекрыты дороги, размыты мосты! А мы будем стоять под „Тремя слонами“ и молча слушать музыку дождя!..»
Такими были чувства у Колюни Рублёва, но их явно не разделял Валерий Коробкин. Он сказал:
– Шел бы ты отсюда, а?
– Хочется – иди сам, – ласково улыбнулся ему Колюня.
– Тебя же сюда никто не звал!
– И тебя!
– Мальчишки, прекратите! – взмолилась Катя. Она потянула Колюню за руку и, чуть не плача, попросила его: – Встань поближе, ты же совсем мокрый…
Колюня в ответ отдал ей весь зонт, а сам запрокинул голову и стал ртом ловить капли дождя. Они были холодными и сладкими. Но он этому ничуть не удивился.
Колюня, Колюня…
В электричку садились уже затемно. Вагон брали штурмом. Колюня ехал в тамбуре. Случайно или нет – кому какое дело? – рядом с ним оказалась Малышева. Они сидели на своих рюкзаках и всю дорогу ехали среди чьих-то корзин, сумок, велосипедов и т. п. Коробкина во время штурма затащило в середину вагона. Он стоял и, несмотря на все попытки Светы Зарецкой завладеть его вниманием, всю дорогу с потерянным видом вертел головой – искал Малышеву.