Из-за стены
Шрифт:
– Я его никуда не девал, герр Майер, – ответил Петер как можно спокойнее. – Всего лишь немного пододвинул с прохода поближе к вам, странно, что вы его не заметили, наверно, были очень увлечены.
Смешки в группе стали еще громче. Комичность ситуации обуславливалась тем, что Майер в свои сорок с небольшим не был женат, но открыто отдавал предпочтение молодым девушкам, часто оказывая знаки внимания студенткам факультета, не пользуясь, впрочем, ответной благосклонностью. По всей вероятности, не только Криста заметила, что он пытался произвести впечатление на приставленного к их группе
Майер гневно пыхтел, не находя ответа, но тут весьма кстати пришла на помощь гид, имя которой Петер так не смог вспомнить.
– Товарищ Майер, давайте не будем задерживаться, – вежливо, но уверенно сказала она. – Предлагаю вам остаться у автобуса, проверить, вся ли группа в сборе, и занять места, а мы с товарищем Хартманном тем временем поищем ваш чемодан.
Майер вынужден был согласиться. Кивнув головой, он недовольно бросил Петеру:
– Ступайте с фрекен Ритой, Хартманн. Поговорим позже.
Петер мысленно поблагодарил Майера за то, что теперь он хотя бы не был в глупом положении, не зная, как обращаться к своей сопровождающей.
* * *
– Товарищ Хартманн, вы точно помните, где стоял чемодан вашего руководителя? – спросила Рита, увлекая за собой молодого человека, которого действительно не видела прежде – обладая прекрасной памятью на лица, она могла утверждать это абсолютно точно.
– Петер, меня зовут Петер, можно без «товарища», – ответил немец и смущенно улыбнулся.
«Точно, так называла его та девушка, Криста, кажется», – вспомнила Рита.
Что ж, Петер так Петер. Какой, в сущности, из этого парня товарищ Хартманн? На вид старше ее самой на год-два от силы, скорее всего, студент или аспирант.
Ей впервые попалась студенческая группа. До этого в основном приходилось иметь дело с туристами старше лет на десять-пятнадцать, по всей вероятности, выбравших «Спутник» из тех соображений, что он был дешевле «Интуриста». С одной стороны, сложившаяся ситуация благоволила исполнению ее давней мечты – возможности неформального общения с носителями языка; с другой – придерживаться профессиональных рамок было для нее привычней и проще, но к свободной беседе не располагало. К счастью, на сей раз ей ничего не пришлось предпринимать – судьба сама предоставила шанс, и Рита решила им воспользоваться.
– Я помню ваше имя, – ответила она и, заметив на лице немца удивление, смешанное с испугом, рассмеялась: – Какой вы забавный! Не волнуйтесь так, я слышала, как вас называла ваша подруга, это, если хотите, профессиональное – запоминать сразу имена, даты, лица. Иначе в нашей работе никуда. Можете звать меня Ритой. Без «фрекен», – она слова улыбнулась.
– Как Рита Хейворт? – внезапно спросил парень.
– Кто это? – Рита внутренне напряглась, услышав незнакомое имя.
– Американская актриса, в детстве я часто бегал на фильмы с ее участием в западную часть города.
Этот немец и впрямь был очень забавным, Рита с трудом сдерживала смех (отчасти нервный, ситуация с утерей документов была крайне неприятной, но Рита старательно гнала
– У нас в кино ходили на Любовь Орлову, вряд ли мои родители знали, кто такая Рита Хейворт, – мягко сказала она. – Зато они очень любили «Рио-Риту», знаете, была такая популярная песенка перед войной. Тогда часто девочек называли Маргаритами или Ритами, даже Риориты были, представляете?
Ничего нового она не сообщила. Туристы и раньше нередко интересовались, откуда у нее такое «совершенно не русское» имя, хотя, пожалуй, с американскими актрисами ее прежде не сравнивали.
– Да, мои родители тоже любили под нее танцевать, – неожиданно ответил немец. – Они, кажется, познакомились в тот год, когда ее стали играть в дансингах, как раз перед приходом нацистов. Мама до сих пор иногда ставит пластинку… F"ur mich, Rio Rita, Bist du Granadas sch"onste Se~norita… – негромко напел он; голос у него оказался приятного, хоть и неглубокого тембра. – Мой отец не был нацистом. Он попал в Вермахт по призыву. А потом попал в плен и умер в концлагере в Сибири, – меж тем продолжил Петер – и тут же осекся: – Простите, – добавил он, замявшись. – Я сказал лишнего.
К подобному повороту событий Рита была не готова. Обычно одного упоминания слова «война» с туристами из Германии, неважно какой, западной или восточной, хватало, чтобы пресечь все дальнейшие неудобные вопросы и спокойно продолжать работать – и невзирая на рекомендации руководства, она частенько пользовалась таким приемом, дабы избежать излишнего ненужного внимания к себе. Способ был проверенным и не подводил: личные вопросы заканчивались, не успев начаться – никто не спрашивал ее, сколько ей лет, на каком курсе она учится и как советские студентки в ее лице проводят свободное время.
Но этот немец был странным. Как и вся их группа, впрочем. Сначала тот случай в ресторане – и вот теперь, снова. Рита изо всех сил пыталась понять, что происходит, но у нее не получалось. Она и сама осталась без родителей в блокаду, их с сестрой вырастила бабушка, но блокадное прошлое в их семье старательно обходили стороной – Ася с бабушкой сразу начинали плакать, так что Рита была даже рада, что ничего не помнила. Да и откуда ей было помнить, она родилась уже в захваченном в кольцо городе, в октябре сорок первого. Удивительно было, что она вообще тогда выжила.
По этой причине или какой другой, но Рите совершенно неведомо было, почему некоторые люди продолжают жить прошлым. Изменить прошлое, каким бы оно ни было, не представлялось возможным, а потому важным было лишь не повторять его ошибок, но постоянно проживать его вновь и вновь – в этом она не видела смысла. Веру в светлое будущее и победу коммунизма она, впрочем, тоже не исповедовала, все это казалось ей слишком эфемерным, хотя, разумеется, Рита не озвучивала свою позицию вслух. Настоящее было единственным, что для нее имело ценность, и потому ей казалось вдвойне странным, что эти ребята, ее ровесники, не могут отпустить не то что свое прошлое, а словно проживают чужое, извиняясь за поступки своих отцов, к которым не имеют никакого отношения, в то время как сами отцы предпочитают отмалчиваться.