Из записок Кощея Бессмертного

Кривин Феликс Давидович

Непонятно, почему он вспомнил о соловье? Наверно, потому, что тот тоже летает из сказки в сказку.

– О соловье я много могу рассказать. Это такая птица!

– Отлично сказано, - похвалил меня царь.
– Ну, вот и расскажи. Ты расскажи, а я послушаю - что за птица соловей-разбойник.

– А почему вы говорите, что он разбойник? Разве он что-нибудь натворил?

– Ну и шутник!
– рассмеялся царь.
– Ну и весельчак! Значит, ты не знаешь, разбойник он или нет?

Царь внезапно оборвал смех и сказал совершенно серьезно:

–

Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на него глаза... Вот смеху-то!

Он опять смеялся, но я не мог забыть его серьезного выражения.

– Я не закрываю, - сказал я.
– Я, честное слово, не закрываю!

– Ну так как же?
– широко улыбнулся царь.
– Разбойник он или не разбойник?

"Аты, баты, три рубля", - звучит у меня в голове. Я пытаюсь отделаться от этой фразы, но она все звучит и звучит, и, запутавшись окончательно, превращается в нечто совершенно нелепое: "А тебя-то - труляля!" Кого это тебя? Моего бычка? Соловья? Или, быть может, царевну Несмеяну?

Аты, баты, три рубля, а тебя-то труляля! Вот так, когда нужно найти слова, никогда их не находишь.

– Разбойник, - говорю я и, чувствуя, что это совсем не то, добавляю: Подумать только, такой соловей - и такой разбойник! А на вид - маленькая, неприметная птичка...

– Постой, постой - ты о ком говоришь? Соловей-разбойник не птичка, а великан, настоящее чудовище...
– Он помолчал и вдруг - словно что-то вспомнил: - А эта... птичка соловей?.. Значит, она тоже разбойник?

"Какой же она разбойник?" - хотел я сказать, но посмотрел на него и опять растерял все слова. Я смотрю на царя Гороха, и мне хочется закрыть глаза, но я вспоминаю, что их нельзя, нельзя, нельзя закрывать... И опять получается труляля.

– Разбойник, - говорю я, - разбойник.

– Ну, ты молодец!
– засмеялся царь.
– Балагур! Рубаха-парень! Эй! крикнул он, надевая свою корону.
– Разыскать соловья!
– и продолжал, обращаясь ко мне: - Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно!

Я стал собираться, но он опять меня удержал:

– Ты веселый парень, и я тебя за это люблю. А этих, горошков, я не люблю, потому что они все какие-то невеселые. Тоже - придумали: хорошо смеется тот, кто смеется последним. А кто будет первым, я тебя спрашиваю? Я-то сам, конечно, стараюсь. И я, и мои министры. Эй!
– крикнул царь, и министры появились в окне, весело гогоча.
– Вот видишь, делаем все, что можем.

Царь Горох сел поплотней, и снял с головы корону.

– А сам-то откуда?

– Из сказки про белого бычка.

– Ну и как там? Что слышно? Какие новости?

– Рассказать вам сказку про белого бычка?

– Валяй, выкладывай!

– Вы говорите - выкладывай, я говорю - выкладывай. Рассказать вам сказку про белого бычка?

– Ничего, - одобрительно хмыкнул царь, - остроумно придумано.

– Вы говорите - придумано, я говорю - придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка?

Тут к царю подбежал

министр:

– Ваше величество! Несмеяна смеется!

Видно, все же мой прутик подействовал.

– Смеется?
– спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно.
– И как же она смеется? От души?

– Сейчас уточним, ваше величество!

– Уточните!
– коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: - Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного?

– Вы говорите черного, я говорю - черного...

– Так, говоришь, он черный?
– перебил меня царь Горох.
– То-то я смотрю - темная личность...

– Вы говорите - темная личность, я говорю - темная личность...

– Значит, темная? Ах он, разбойник!

– Вы говорите - разбойник, я говорю - разбойник...

– Что ж ты раньше молчал?
– царь встал со ступеньки и надел корону на голову: - Эй, стража! Взять этого разбойника!

Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь.

– Постойте, куда же вы? Это же мой бычок!

– Ты говоришь - мой бычок, я говорю - мой бычок...

– Но он мой!

– Ты говоришь - мой, я говорю - мой... Действительно, ловко придумано. И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо!

Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал... Или мне недостаточно сильно хотелось?

Я повернулся и побрел из дворца.

– А, здорово, садись, выпей чайку!

Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар.

– Спасибо, не хочется.

– А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну.

Из башни доносился девичий смех.

– Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно?

– Ну, это, брат, как сказать... Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все... Не в том значении...

– А у меня забрали бычка... Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка...

И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова... Я бы лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно.

– Дубина!
– сказал Перекатигорошек.
– Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки!

9. СИНЯЯ ПТИЦА

В Тридесятом государстве не было государства. Там был только дуб, вокруг которого, привязанный цепью, ходил кот ученый.

– Такой ученый - и на цепи?

– На цепи. Каждое ее звено - это звено моей жизни. Когда я был молод, я бессмысленно бегал по лесу. Но потом я начал кое-что понимать, и тогда появилось первое звено...
– Кот обошел вокруг дерева и продолжал: - Пока цепь была коротка, я не придавал ей большого значения. Я нацепил на нее часы и спрятал в карман... У меня тогда еще был карман... Знаете, такой, жилетный...
– Он вздохнул: - У меня тогда еще был жилет...