Из записок районного опера
Шрифт:
И вот, с утра отыскав Аню на одном из притонов и приведя его в РОВД, дядя Лёша начал усиленно обрабатывать его по схеме: «Говори всё, гадёныш, или мои маленькие проблемы очень быстро станут твоей большой проблемой!..»
В случае с Андружко к а т и л именно «пыточный» вариант. Слов он не понимал, к доводам разума — не прислушивался, зато к физической боли (своей — не других!) был чувствителен, да и вообще — жидковат на излом… Дядя Лёша, щедрая душа, уж и ногами его по почкам пинал, и дубиночкой по пяткам поколачивал, и железным прутиком бил по суставчикам… Мастерство у него было отменное, следов после ударов — ни малейших, но боль — такая, словно по тебе тяжеленный экспресс промчался на полной
Главное: чуял он т о ч н о — Аня это!.. Потому и не миндальничал… Никто иной в подобной ситуации не решился бы действовать с такой же уверенностью в собственной правоте. Это и была зверская интуиция капитана Харитонова в действии. Заподозрив кого-либо, он практически никогда не ошибался. Пытаемые им бандиты видели: он не предполагает, а з н а е т об их виновности, как знает и о том, что они знают, что он — з н а е т. Это лишало их сил к сопротивлению, ему же, напротив, прибавляло решимости для окончательного натиска в бок скорейшей «сознанки»!..
Короче, — в ситуации, когда приметы гопника перепугавшийся Метёлкин не запомнил, и ничего из похищенного у него при обыске на адресе Ани не нашли, уже на третьем часу увлечённой беседы с гражданином капитаном по совершенно непонятным с точки зрения формальной юриспруденции причинам внезапно признал свою вину полностью, и охотно подписался под удостоверявшим это удивительное обстоятельство протоколом.
Кому-то покажется, что «явка с повинной» всего лишь выбита пытками, но определяющим для подобных случаев было то, что ничего «левого» бандиту не подвесили. Метёлкина ведь и взаправду Аня взял на «хо-хо», но окажись в данном случае опер менее заматеревшим, и Ане, пожалуй, удалось бы соскочить со статьи, в связи с «недоказанностью»… Но коль уж припёрла судьба на дядю Лёшу напороться — что ж, надо воспринимать эту непруху как должное, всего лишь как очередную гримасу и без того вреднючей судьбы… И — не осложнять участь ненужной суетиловкой, а покорно следовать определённым гражданином начальником для него маршрутом: следствие — суд — «зона»…
Подписался, стало быть, Андружко под протоколом, текст которого капитан позвал написать меня (у него самого сильно дрожали по понятным причинам пальцы, отчего почерк напоминал шифровку инопланетянина, что для включаемого в состав уголовного дела документа — не подходяще.
…В эту самую секунду дверь кабинетика распахнулась, и в комнату ворвалась целая делегация: наш куратор Онуфриенко вместе со слегка растерявшимся начальником райотдела, двое оперов из внутренней безопасности, и двое понятых, из д о в е р е н н ы х… Каким образом пронюхал майор, в какой момент ему следует здесь появиться, выскочив как чёрт в табакерке — до сих пор понять не могу. То ли свою прослушку у нас установили… То ли среди наших оперов завёлся ихний стукачёк-информатор… Некоторые ведь ради возможности быстрее получить очередное звание или должность — готовы буквально на любую подлянку!..
«Что здесь происходит?!» — строго (для понятых) поинтересовался майор Онуфриенко. Демонстративно принюхавшись к остолбенело замигавшему дяде Лёше, громко констатировал: «Да вы же пьяны, товарищ капитан!.. Отстраняю вас от работы, до выяснения всех обстоятельств произошедшего… На экспертизу его!..»
Харитонов пытался что-то пробормотать, но опера ВБ уже вели его в соседнюю комнату, где капитана уж заждался врач-нарколог со всеми причандалами. Спустя считанные минуты было установлено, что содержание алкоголя в крови старшего опера превышает смертельную дозу раз в десять, а может и больше — сказать точнее было нельзя, ибо прибор зашкалило.
«А с вами — что? — наконец обратил внимание Онуфриенко и на Аню, съёжившегося на табурете и решительно не понимающего, что происходит… — Вас что, били?.. Применяли к вам недозволенные
Блин, да какой же бандит откажется от возможности не только спрыгнуть со статьи, но ещё и опера-падлу встречно подставить?!.
«Да-да, меня пытали!.. Мучали!.. Зверски били много часов, не оставляя видимых следов!.. Заставили сознаться… А ведь я — невиновен, падла буду!..» — зачастил Аня. В глубине души он всё ещё не верил, что его заявление не будет встречено насмешливым гоготом и оперским ржанием: «Слыхали падлюку?! А ну, хлопцы, вмажьте ему по яишне дыроколом, чтобы знал, как на мента бочку катить!..»
Но сегодня день выдался особенный. Никто не ухмыльнулся над словами Ани, не пнул его сапожищем в живот, не приготовил любимое ментами блюдо: «яишня всмятку», а совсем наоборот — гражданина Андружко выслушали самым внимательнейшим образом, после чего государство в лице майора Онуфриенко вежливо извинилось перед уголовником Аней за проявленное в отношении его нарушение законности, подробно записало все его показания и пообещало, что компетентные органы во всём тщательно разберутся, виновные будут найдены и строго наказаны!..
Мало того: Аню немедленно освободили из-под стражи, поскольку как-то вдруг выяснилась его полнейшая невиновность в деле об ограблении студента Метёлкина. И в самом деле, т е р п и л о й — не опознан, иных свидетелей — вовсе нет, ничего уворованного при нём — не нашли, от ранее данных под пытками временно отстранённому от служебных обязанностей капитану Харитонову признательных показаний — аргументировано отказался… Так за что же этого невиновного аки голубь гражданина прикажете держать под стражей?.. Это было бы грубейшим нарушением его конституционных прав… Так — нельзя!..
«Но смотри у меня… Попадёшься ещё раз — лично тобою займусь!.. И тебе мало не покажется…» — кривовато усмехаясь глядя куда-то в сторону, предупредил Онуфриенко. Противно его ментовской душе выпускать на волю заведомого бандита… Но что ж делать, если для результативной комбинации этот ход был обязателен?.. Вот и пришлось совершить его, скрепя сердце… А виноват — Лёшка Харитонов. Не заупрямься он тупо — да разве ж обидел бы кто его?!
Затем Онуфриенко взялся за меня.
С той же дружески-кривоватой ухмылкой он заверил, что лично я ни в чём противозаконном не подозреваюсь, «вы лишь исполняли указания своего непосредственного начальника», среди извиняющих моё поведение обстоятельств были помянуты также мои неопытность и «жёлторотость», не позволившие мне своевременно сориентироваться в обстановке и понять, что действия старшего оперуполномоченного Харитонова являются грубейшим нарушением нашей капиталистической законности… Но для меня ещё не поздно исправить свою оплошность, выступив свидетелем того, что Харитонов: а) был пьян; и б) зверски избивал незаконно задержанного гражданина Андружко… Гладко стлал товарищ майор…
…Но не мелочь требовал он от меня, вовсе нет!.. Подпишись я под этой «телегой» — и завтра в РОВД мне никто руки не подаст, разговаривать со мной перестанут, никто водяры со мною не тяпнет, а потом, выждав время — в какой-нибудь оперативной комбинашке учинят мне подлянку, подставят, замажут и из органов — выкинут… Тех, кто стучит на внутреннюю безопасность и з а с в е т и л с я — у нас ох как не любят!.. А я ж — не враг сам себе…
…Поэтому я и написал в объяснительной, что в одном кабинете с капитаном Харитоновым и допрашиваемым им гражданином Андружко находился считанные минуты, и никаких особых нарушений капиталистической законности за это время не заметил… Это — под протокол. С глазу же на глаз — откровенно заявил майору: «Своих — не сдаю!..»