Из записок районного опера
Шрифт:
И что ж вы думаете — после этих «фуфляндий» мы с нею ещё и продолжали сотрудничать!.. На безрыбье и Графиня — за кильку… Да и, если честно, жалко её было… Понимал: без угрозыска пропадёт она, спалят вместе с хатой, или где-нибудь придушат тихонечко пострадавшие от её крысятничества… Чувствуя себя ответственным за судьбу сексотши, мысленно махнул рукой: «Не буду принимать близко к сердцу её прибамбасы… Просто надо быть с нею поосторожнее!..»
Её мать, давным-давно забрав к себе внучку, на глаза не показывалась, но однажды после долгого перерыва решила проведать дочку… Увиденным ужаснулась, прибежала в РОВД: «Её же обворовали — в квартире остались одни голые стены!..» Объясняю культурно: «Не украли, а дочь ваша сама отдала, точнее — продала и исколола… Могу указать адреса, по которым всё сейчас находится, при желании можно выкупить…», «Но она же смертельно больна!.. У неё гнойные абсцессы на руках и ногах, ей надо срочно лечиться!..», «Вот и лечите… Я вам кто — врач?.. А если хотите знать моё мнение, то вы преувеличиваете. Такие же проблемы со здоровьем у неё были и год назад, и
Покосилась она странновато, ничего не сказала… Видать, краем уха слыхала что-то о тайном сотрудничестве дочурки с ментами, думала: забегаем мы, своей лучшей сексотше помогая, отправим её в какой-нибудь привилегированный санаторий для заслуженных с т у к а ч е й… По идее мы её и могли б отправить… лет этак на пять… да жалко ведь!.. Какой-никакой, а — человек… женщина!.. Но и мать прекрасно понимала: ничто её дочь уже не спасёт, она обречена… И, понимая это, мать ничего реально делать и не собиралась, а моральную ответственность за происходящее перекладывала на милицию, мол: «Я ж предупреждала!.. Я же просила помощи!..» Раньше надо было суетиться, пока дочурка маленькой была… Меньше б у себя в общепите ловчила и воровала, а больше воспитанием родных детей занималась бы!..
…Окочурилась Графиня раньше, чем я ожидал. Начала гнить заживо, — почки отказали, потом — печень. Придёшь к ней на очередную конспиративную встречу (хотя какая там к чертям собачим с нею могла быть конспирация!), а она лежит на раскладушке в центре огромной и совершенно пустой комнаты, стонет жалобно: «Помогите, умоляю!..» Звоню её матери, информирую, та подкидывает немножко денег на лекарства, куплю, отдам Графине… Пару раз «скорую» ей вызывал, чтоб обезболивающий укольчик сделали, там её уж прекрасно знали, назовёшь адрес: «А, опять эта конченная наркоманка… Не поедем!..» Хитрил, звонил через некоторое время и вызывал «скорую» на соседние адреса, потом, спустившись на улицу, дожидался «скорой» и прямо — таки заставлял медиков подниматься к Графине… Поднапрягшись, устроил её в больницу, в хирургическое отделение, якобы — вскрыть абсцессы, а на самом деле — чтобы хоть какой-то медуход за нею был, думал: подлечится немножко, ещё протянет… Но — не суждено ей было из той больницы выйти…Месяц пролежала там, потом кончились лекарства, мать ей уже ничем не помогала, не видя в этом ни малейшего смысла, и не навещала даже… Страшно было смотреть на лежавшую в грязной и загаженной койке ужасную как смерть каргу, совсем недавно ещё выглядевшую обаятельной и жизнерадостной девушкой…Я как-то случайно пробегал мимо (у медсестры из приёмного покоя кто-то из больных пальто с вешалки увёл, и я опрашивал свидетелей), зашёл в палату на минутку. Графиня с койки хрипела сипло, ноздри забило сгустившимся гноем, и вонь от неё шла нехорошая, — от живых людей так не пахнет… Присмотревшись, заметил, что на простыне в бурых пятнах крови и разлагавшейся плоти копошатся маленькие беленькие червячки… Даже меня, видавшего виды, передёрнуло!.. Чёрные впадины глаз Графини отреагировали на звуки моих шагов, неожиданно она узнала меня, закашлялась, потянулась навстречу дрожащей тоненькой рукою. Пальцы ещё сохранили девичью прелесть форм, но кожа была уже старческой, чёрной, потрескавшейся… И что-то прошептала она неразборчиво, то ли: «Останься!», то ли: «Помоги!..» А я чувствовал, что ещё минутку в глаза ей посмотрю — и всё, сорвусь с катушек, запью немедленно, и три недели буду бухать беспробудно, а когда ж тут пить, если работать надо…И нечем мне ей помочь, нечем!.. Выбежал из палаты… Даже к лечащему врачу заходить не стал, пустое, и так всё ясно…А если обозначу интерес к её судьбе — начнёт намекать на бабки за предыдущее «лечение» и «необходимые на будущее лекарства», на фиг оно мне надо…
Через два дня, не выдержав, позвонил, навел справки. Мне сообщили, что «Локтионова Лариса Михайловна сегодня ночью скончалась от общей итенсификации организма», и ещё сообщили, что перед кончиной блевала она кусками собственной печени…
12. АСМОДЕЙ
Асмодей — 29 лет, вор, наркоман. Неплотного телосложения, но цепок и жилист. Глаза мне его нравились: живые, ироничные, всезнающие… Обладателю таких глаз хочется верить, за таким тянешься душой, от такого ждёшь чего — то необыкновенного… А по жизни — падаль, хоть и по-своему незауряден. Падлюга каких мало, прожжённая бестия, неглуп, остёр и небезопасен… Что-то особенное в нём чувствовалось, какой-то непонятной направленности, но отчётливый талант… Однако разменял он свою человеческую самобытность на дешёвые медяки… В 17 лет вместе с компанией таких же юнцов схлопотал себе пять лет за групповое изнасилование, по его собственным словам: «Шлюшка малолетняя, сама же от всех нас в рот требовала и брала, а потом мамаша её прознала и настояла, чтоб заяву подала… Не будь маманя пришлёпнутой — через пару дней забылось бы!..» Но сказать всё можно, кто за изнасилование в колонию попал — все так говорят, уж больно статья «гнилая», и авторитета сидящему по ней — не придаёт…
А тут ещё и характерец его гонористый обозначился!.. Невзлюбили его в «зоне», обижали, хотели о п у с т и т ь, но тут уж он изловчился, засексотничал с «кумом», тот рассовал его обидчиков по карцерам, и тем самым спас «очко» новоявленного с т у к а ч а от вселенского позора…
На свободу вышел уже «Асмодеем», а в сексотничестве самое трудное — начало, всё ж таки совесть на старте слегка покалывает… Зато потом, когда втянешься, вчерашние терзания кажутся смешными, — поставил с т у к на конвейер — и вперёд, за орденами!.. Да-да, Асмодей однажды
Попутно с осведомительством Асмодей кололся, воровал, грабил, кому-то квасил рыльники, кем-то сам квасился в мордяху, в общем — жил интересной, насыщенной жизнью… И всё ему, стервецу, с рук сходило, словно сидел на Небесах какой-то его крестник, и слегка ему подыгрывал…
Женился он на симпатичной девушке из обыкновенной семьи работяг (выпивки, ссоры, скандалы, пьяненькие примирения с мокрогубыми, воняющими луком и чесноком поцелуйчиками, — вполне нормальная пролетарская семья!)… Родила она ему сына, а он в благодарность посадил её на иглу… Тестя в кражи вовлёк, тёщу — в «варку» ш и р л а, жену поставил на сбыт… Посадили всё семейство — кроме самого Асмодея, разумеется!.. Во второй раз женился он уже на готовой наркоманке, казалось бы — как тут напакостишь?.. Но он — ухитрился. Вместе с новооприобретённым шурином полез на склад готовой продукции на химкомбинате, в металлической бочке в тёмном углу что-то плескалось, «Зажги спичку и посмотри, что там!» — велел Асмодей брату любимой, тот и зажёг, ткнул спичкой в бочку, а там — бензин!.. Рвануло… Шурин не сразу умер, живучий, целый месяц боролся за жизнь в реанимации, но 82 % обожжённой кожи — это не фунт изюма!.. Откинулся… Асмодей, кстати, тоже пострадал, но вдесятеро меньше, потому как осторожный, опасность кожей чуял, в самый последний момент догадался отшатнуться от бочки… Стала жена за брата ему предъявы делать, намекала на месть братьевых корешей… Кому такое понравится?!. С т у к а н у л Асмодей на женулю, и «закрыли» её на два года за наркосбыт. Тут как раз из заключения первая супруга Асмодея вернулась, он вокруг неё забегал, измаявшись от безденежья, предложил ей съездить в неближнюю область за маковой соломкой, «разварим, продадим, купим новый мебельный гарнитур, и начнётся у нас по новой счастливая семейная жизнь!» Сладко пел и мягко стлал, у меня же лежала уже в кармане информация от Асмодея: «…послезавтра такая-то выедет в такую-то область, покупать сырьё для «варки»…» Была у Асмодея с нами негласная договорённость, что четверть от каждой конфискованной по его наколке партии он получит как плату за информацию, так что выгода намечалась двойная: бесплатно ш и р л о м разживётся, и — от порядком надоевшей ещё в предыдущие годы экс-супружницы избавится, причём — подчистую, а не так, что она поселится на соседней улице и будет всем рассказывать о нем небезвредные гадости… Но в этот раз — сорвалось. Слишком уж хорошо первая жена изучила его характер, и потому на следующее же утро, забрав тихонечко ребёнка, рванула вместе с ним к дальним родичам, в деревню… А Асмодею ещё лучше — не надо на неё отвлекаться… Он весь был в работе!..
Его специализацией как сексота были п о д с т а в ы, а именно — инициирование преступных элементов на новые акции в удобное для угрозыска время и в нужном нам месте… Ведь как часто бывает?.. Сидит где-нибудь на притоне компашка б л а т н ы х, по-братски колется одной иглой на шестерых, и между делом базарит, не бомбануть ли им какую-нибудь хату, и если — да, то — где и когда… Часто пустым базаром такие обсуждения и заканчиваются, — идти никуда не хочется, погода на улице мерзкая, не до прогулок, да и адресов подходящих на примете нет, а куда попало тыкаться — интереса мало, кругом у нас — нищета и голота, забирать у таких нечего, кроме тараканов, из-за какого — то рваного диванного покрывала рисковать волей?!. Да идите вы лесом!..
Так и остались бы в тот день преступные намерения нереализованными, кабы не появись в этот момент на притоне Асмодей — как всегда бодрый, уверенный в себе, излучающий энергию. «Братва, я знаю склад, где всего — навалом, а охраны практически никакой!» — сразу же берёт он быка за рога, и словно луч света в тёмное царство ворвался… Никаких понтов, всё чётко и конкретно, каждому определена персональная задача, силы обозначены, проанализированы и расставлены по местам наилучшей диспозиции… Тот — занимается дверными замками, этот — взломом металлических контейнеров, те обеспечивают транспорт, эти — прячут, хранят и передают перекупщикам… С умелым вождём во главе веселей и живётся, и грабится!..
Причём характерно, что себе самому Асмодей отводит задачу хоть и важную, но негромкую: он-де будет стоять «на стрёме», появись вдруг охрана или менты — свиснет два раза!..
И двинули они на дело радостной ватагой, и вломились на склад, и всего там взаправду было полно, а охраны вообще ни малейшей, — да и зачем охрана, если половина районного угрозыска сидела там в засаде?.. И не предупредил об опасности Асмодей, не свистел… А знаете, почему?.. Потому как примета плохая: от свиста деньги кончатся!..
Вкатили корешкам асмодеевским срока немалые, от трёх до пяти, а его самого в бумаги вписали как свидетеля невинного, в момент налёта на склад случайно проходившего мимо… Потом он ещё долго бегал по району и на дружбанов жаловался, мол — ни сном, ни духом, не был ни при каких делах, а они его метили своим соучастником назвать, чуть ли не «паровозом» делали… еле отбился… Во гады!..
Среди б л а т н ы х пошли про Асмодея нехорошие базары, потянулись руки многих к острым ножикам, покарать м е н т о в с к о г о… Так он же — шельма!.. Мочится тебе в глаза, а гонит так, словно это он тебя импортным одеколоном опрыскивает!.. Кого обаять и обхитрить не смог — тех запугивал, сулил в тюрягу засунуть, да и засунул многих… Пару раз за беспредельную подлянку пытались лихие ребятушки ухватить его за жабры, но — голый вассер… От одних — спрятался, от других — убежал, третьим наплёл что-то, четвёртых — сдал в м е н т у р у…