Из жизни непродажных
Шрифт:
Утро все-таки настало и собрало всю семью за столом в просторной кухне. Мужчины уже принялись за традиционную овсяную кашу, но ели хмуро, неохотно. Лана, готовя оладьи к чаю, поглядывала на семейство озабоченно. Ладно - Тимка, у него с овсянкой сложились непростые отношения. В младенчестве ел ее за обе щеки, а когда подрос и попробовал более вкусные вещи - шоколад, мороженое, - начал капризничать. Да еще Платон невзначай против каши сыграл. Как-то ставит перед ним мисочку и говорит голосом дворецкого Берримора из «Собаки Баскервилей»:
– Овсянка, сэр!
И вдруг Тимка ни с того ни с сего начинает рыдать.
– Ты что?
–
– Я не сыр!
– кричит трехлетний тогда Тимка, а слезы так и катятся крупным горохом.
– Я не сыр! Сыр воняет! А я нет!
Еле-еле ему тогда объяснили, что такое «сэр» и почему Платоша ему так сказал. Но он все равно долго еще обижался и так же долго не ел овсянку.
Потом Лана нашла хитрый ход - шантажировала младшего сына тем, что он не ценит ее труд. Это действовало.
Сегодня Тимка водил ложкой по каше, подперев голову другой рукой.
– Тимошка!
– окликнула его Лана.
– Ау! Очнись,
ты где витаешь?
Тимка вздрогнул, поднял на мать серьезные глаза и прошептал, словно доверяя тайну:
– Мамочка, каша сегодня совсем несъедобная…
Платон фыркнул, Олег, не поднимая глаз, быстрее заработал ложкой.
Лана зачерпнула кашу, попробовала: варево было соленым-пресоленым…
– Стойте!
– растерянно крикнула Лана.
– Сейчас же не есть!
Ее мужчины переглянулись и хором захохотали.
Лана тоже засмеялась, главным образом от облегчения, она-то думала, что Олег ест так мрачно из-за всех этих событий.
– Тоже мне рыцари!
– сквозь смех закричала она.
– Ох… спасибо хоть младенцу… с его истиной! Это я вместо сахара столовую ложку соли всыпала!
Олег любовался хохочущей женой - и понимал посторонних мужчин, и старых, и средних, и таких, как этот практикант Сергей - желторотых. В его жене было то самое «нечто», которое лучше самой красивой красоты. Лишняя изюминка в булочке… Нет, это не про нее! В ней была… чистота. Попробуй сыщи ее нынче в женщине! Все с какими-нибудь комплексами неполноценности… Потому и тонны краски на лицах, и фитнес-клубы, и вечная погоня за «своим стилем». Бедняги боятся быть собой. А Ланка не боится почему-то…
А он боится. Больше всего на свете боится одного - потерять Лану.
Вчера, когда она прямо заявила, что готова бороться не на его стороне, а с ним самим, если он продолжит «наступать на те же грабли», его единая сущность резко разделилась на две. Одна, которая была Олег-журналист, опешила и возмутилась: «Предательница!» Другая, которая была Олег-отец, возмущенно согласилась: «Как ты можешь думать обо мне так плохо?!»
После рассказа Матросова он ощутил гневное бессилие. Ответственность! Еще одна его мука… Хорошо было лезть на рожон, когда он был один. А сейчас он смотрел, как его жена, смеясь, сгребает пересоленную кашу с тарелок в мусорное ведро, ставит перед ними чистые мисочки, достает из шкафчика коробку с хлопьями, а из холодильника - молоко, сыр, еще что-то… Как переглядываются и подмигивают друг другу его сыновья, такие похожие и между собой, и на Ланку, и на него, Олега… Нет, этого он никому не отдаст!
Но разве для того, чтобы все это сохранить, надо смиренно прогнуться перед Злом? Разве, почуяв это смирение, Зло отступит?
Он поднялся из-за стола, потерся носом о теплую душистую макушку жены, ласково подергал торчащую хохолком прядку волос:
– Спасибо, Лань, накормила.
– пожал он руки сыновьям.
– Удачного всем дня.
И вышел из кухни, напевая себе под нос: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир…»
Лана посмотрела ему вслед - и сердце ее сжала тревога: не остановить его, нет, не остановить!…
Саша тоже почти не спал в эту ночь, под утро забылся, но сразу растрезвонился чертов будильник.
И кофе кончился! И даже чаю нет. Один кефир с бутербродами, которые Саша уже видеть не мог.
– Ма, я сгоняю в магазин!
– крикнул он в глубину дома, откуда слышалась негромкая музыка. Екатерина Кирилловна, как всегда, занималась гимнастикой.
– Хорошо, - услышал он ее бодрый ответ.
– Через полчаса, нагруженный пакетами, он вернулся домой. Зажав в зубах один из них, стал открывать калитку и увидел, что в почтовом ящике что-то лежит. Пришлось ставить пакеты на снег. Достал упаковочку с диском. Ни адреса, ни подписи. Еще какие-то ужастики?
– Мам!
– закричал он, оттаскивая пакеты на кухню.
– Я принес сырье! Можешь готовить горячий завтрак, а мне надо поработать.
– Хорошо!
– снова донеслось из недр «родового особняка».
Саша закрылся в своей комнате, включил компьютер, вставил диск и открыл файл. Некоторое время смотрел, потом взял телефон, нажал кнопку быстрого набора:
– Привет, Петрович! Ты где? А-а, понятно. Да мне тут компру прислали, надо вместе посмотреть. И еще нашего главного редактора пригласить надо бы…
Глава 9
Капитан Васильев ехал домой после суточного дежурства, в которое он плавно перетек из бессонной ночи. Хорошо, что идет снег. Так чисто кругом, так свежо… Вот как раз этого на его службе не сыскать. Только грязь разного рода. И ладно еще, если эту грязь несут преступники - у них задача такая подлая. А вот когда свои…
Как Приходько, например. Ведь Васильев ему все о Камневе принес, в том числе и время, когда он с семьей был в райотделе. Именно в эти часы Карцеву убили… Да не к чему там было придраться! По крайней мере по тем фактам, которые он следаку представил. А если бы он ему и ту фотку, которую в кармане уже неделю таскает, отдал? Ну, от другого следователя капитан и не стал бы ничего утаивать. Хорошо, что заранее знал, кто дело вести будет.
Сейчас дома поспит маленько - если дадут, - и надо с Саньком и этим редактором главным пересечься.
А теперь его донимали воспоминания, в которых тетка то покупала ему три мороженых сразу, то они шли с ней в парк или на пляж, то она отбирала у отца пылесосный шнур. Она его, своего старшего брата, нисколько не боялась, и если заставала в их доме скандал с побоищем - папаша сразу ретировался.
Он мечтал убить своего отца лет, наверное, с шести… А когда ему было тринадцать, он однажды поддерживал отцу лестницу - тот что-то делал с проводами на столбе, - поддерживал-поддерживал - и… отпустил. Лестница стала падать, отец автоматически схватился за провода, чтобы удержаться, и его ударило током. Насмерть.