Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
Брунов оказался человеком приветливым, очень интересным собеседником. Конечно, в первую минуту он держался настороженно. Его удивил наш визит и в какой-то степени даже и обеспокоил.
Чтобы развеять все его недоумения, Сергей Константинович попросил меня рассказать о Раскольцеве. Услышав эту фамилию, Брунов переспросил:
— О ком? О ком вы собираетесь мне рассказать?
О Раскольцеве?
— О Раскольцеве! — подтвердил я. — Об Алексее Алексеевиче Раскольцеве...
— Это отличный врач! — воскликнул он. — У нас прекрасная поликлиника, но
— Раскольцев, но нашим данным, работает на иностранную разведку!
Брунов помрачнел. Трудно рушилось у него доверие к человеку.
— Данные... Какие это данные? — спросил он в упор. — Проверенные это данные?
— Он работающий агент... Вчера пошла от него разведывательная информация... Она еще не ушла за рубеж... Но может уйти или мы ее можем остановить...
— Как вас понять?..
— Раскольцев получил задание разрабатывать вас, Петр Михайлович! На первый случай он записал вашу беседу с ним у себя на даче во время партии в шахматы...
Брунов рассмеялся:
— Недорого же стоит эта информация... Это же глупость! Что он от меня мог бы получить? Я с юных лет служу в армии... Знаю, что и где говорить...
Я объяснил Брунову, что никто и не надеялся вот так сразу от него что-то узнать... Прежде всего Раскольцев закрепит знакомство, будет записывать на магнитную ленту все разговоры, высказывания; по отдельным словам, но намекам там будут составлять общую картину...
И скорее всего будут подыскивать возможность скомпрометировать объект их внимания или через Брунова установить связь с человеком, менее стойким... Словом, началась работа...
— Так что же вы не арестовываете его? — спросил генерал.
Мы переглянулись с Сергеем Константиновичем.
— А надо ли торопиться с его арестом? — спросил Сергей Константинович.
Брунов сразу все понял.
— Товар у нас найдется для таких покупателей...
— Вот, вот, — подхватил Сергей Константинович. — Мы и приехали посмотреть на товар... Вернее, из чего можно сделать товар...
— А поверят они? — спросил Брунов.
— Вопрос философский! — ответил тоже с улыбкой Сергей Константинович. — Вступая в игру с противником, любая разведка ставит перед собой вопрос: а поверят ли? Иногда вдруг такая возьмет заумь контрразведчиков, что и настоящая информация оценивается, как дезинформация, иногда удается дезинформацию выдать за истину... Я заметил, чем труднее получить "информацию", тем больше в нее верят... Мы создадим специальные трудности... Да и самый выход на Раскольцева для них уже был сопряжен и с большими затратами и трудностями... Что мы им дадим? Вот вопрос.
— То, что они ищут...
Брунов подсказал нам, что они могли искать.
Мы должны были признать, что ради такой цели стоило продолжать уже начатую игру.
Итак, не трогать ни Сальге, ни Нейхольда, ни Раскольцева... Игра началась...
Нейхольд взял билет на самолет до Парижа. Сальге приехал на аэродром в час его отлета. Опять проверял...
И тут неожиданность...
Примерно
— Никита Алексеевич! — начал он. — С вами говорит доктор Раскольцев... Вы принимаете мои лекарства?
Я ждал этого звонка. Рецепт лежал у меня на столе под стеклом на случай, если Раскольцев спросит меня, какие я принимаю лекарства
Дрогнула, стало быть, у него душонка... Так я подумал в ту минуту.
— Принимаю ваши лекарства, Алексей Алексеевич! — ответил я ему.
— Именно его лекарства! — заметил тут же Василий и усмехнулся.
— Собираюсь к вам... — продолжал я. — Никак не выберусь...
— У меня тоже возникла нужда посоветоваться! — откликнулся Раскольцев. — Помните наш разговор касательно истории. Хотелось бы обратиться к вам за помощью...
— Всегда рад помочь! — ответил я, ожидая, что последует далее, сколь настойчив будет Раскольцев.
— Если вы не очень заняты, я хотел бы к вам заглянуть.
— Пожалуйста! Я закажу вам пропуск.
Я положил телефонную трубку.
— Что это его к нам нелегкая несет? — проговорил Василии. Я ждал именно такой его реакции. Шутя заметил:
— Я не мешал вам опекать вашего Казанского, Василий Михайлович! Почему же вы так несправедливы к моему подопечному?
Раскольцев вошел ко мне в кабинет твердым шагом немного усталого немолодого человека. Держался в меру самоуверенно. Он поздоровался и тут же осведомился:
— Курить вы не бросили?
Он слегка потянул в себя воздух. В кабинете, вероятно, пахло трубочным табаком.
Я виновато пожал плечами.
— Бросать! Бросать! — наступал он. — Ничего не знаю! Бросайте курить!
Он протянул руку и взял меня за запястье послушать пульс. Может быть, именно так ему было легче начинать разговор, ради которого он попросился сюда, в это здание. Профессиональный навык помог ему войти в ритм встречи.
Но я не стал развивать разговора о болезни, я не считал нужным помогать ему. Он сам должен был переступить тот психологический барьер, который, мне виделось, встал перед ним.
Но я ошибся на этот раз. Он пришел к нам не с повинной!
— Решил я, — начал он несколько патетически, — вспомнить былое... Все нынче мемуарами увлеклись...
У меня какие же мемуары! Но рассказать как врач, как человек гуманной профессии о страшном прошлом, о том, что такое фашизм, как изничтожал он личность, мне думается, я сумел бы небезынтересно для нашей молодежи...
Я не поднимал глаз... Опасался, что выдам себя. Лицемерие его меня не сразило, я знал, что это противник из сильных. Я боялся, что выдам свое торжество... Игра пошла. И он пришел меня проверить, проверить, почему я у него оказался на приеме, проверить, конечно, чем я занимаюсь здесь, выяснить, что мы знаем о Шкаликове.