Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
Раздался онять телефонный звонок. Он снял трубку.
— Алло!
В трубке послышался незнакомый голос:
— Здравствуйте, Евгений! Я от Алексея Алексеевича!
Началось! Казанский едва сдерживал себя, чтобы не закричать. Однако ответил:
— Слушаю вас!
Глуховатый голос спокойно продолжал:
— Вы интересовались картиной "Ангел пустыни".
Я могу завтра вам ее показать... Я прошу вас подойти завтра в половине седьмого вечера к памятнику Пушкина. Идти от Никитских ворот по Большой Бронной...
В
Казанский рассказывал, что именно в эту минуту он решился идти в Комитет государственной безопасности.
Но как идти? А если они следят? Позвонить?
В голове все смешалось. Казанский схватил коробочку, ключи от машины и кинулся по лестнице вниз. Он вскочил в машину и помчался... на вокзал. Решил ехать в Ленинград, в Ленинграде за ним они не уследят!
Он побежал за билетом, оставив машину у подъезда вокзала. Кассирша объявила:
— Все поезда ушли, молодой человек!
Он вернулся к "Москвичу", у машины стоял милиционер.
Опять испуг. Милиционер спросил, его ли это машина. Казанский чуть было не отрекся от машины.
— Не-е-е... Не знаю! — ответил он.
— Как же вы это не знаете? Вы на ней приехали!
— Моя машина! Мне нужно ехать!!!
Казанский буквально впрыгнул в "Москвич" и помчался.
Вернулся домой, поставил машину у подъезда.
В этот час он боялся, как бы мы его не арестовали до до того, как он сам явится.
Когда он выглянул из окна в переулок, его охватил ужас. Около "Москвича" стояла милицейская оперативная машина. Это инспектора ГАИ обнаружили его "Москвич" по номеру, указанному милиционером. Казанский не сообразил, что появление оперативной милицейской машины вызвано его нелепым ответом милиционеру на вокзале. Он решил, что приехали за ним...
В довершение всего раздался телефонный звонок. На этот раз он снял трубку, но в трубку ничего не ответил.
С другого конца провода кричали:
— Алло! Алло! Это аптека?
Обычная неполадка в московском телефонном узле, а может быть, кто-то и номером ошибся.
Тут Казанский отвел душу.
— Почему аптека? — взорвался он. — Какая аптека?
Вы с ума сошли! Хулиганство!
Трубку на другом конце провода положили. Именно поиски аптеки и надоумили его. Он набрал телефон "скорой помощи" и вызвал врача, сказав, что у него сильнейший сердечный приступ.
Врач приехал.
Выслушал его, серьезных отклонений не нашел. Но Казанский в истерике уверял, что у него разрывается сердце.
— Спасите меня, доктор! Спасите! — кричал он.
Врач вызвал санитаров. Казанского уложили на носилки и увезли в больницу.
В девять часов утра ко мне позвонили из приемной и спросили, не интересует ли меня некто Казанский?
Я посмотрел на Василия. Он не слышал, конечно, что мне сказали, но весь потянулся к телефонной трубке. Ждал!
Я спросил:
— Он в приемной?
Мне ответили, что Казанский
Глядя на Василия, я не сдержал улыбки.
— Эксперимент удался! — объявил я ему. — Казанский просит нашего сотрудника, чтобы сделать заявление...
— Надо торопиться, Никита Алексеевич! Свидание у них назначено на половину седьмого.
— Почему торопиться? — спросил я.
— А если послать его на встречу?
— И с поличным взять?
Я нарочно задал такой вопрос, я знал, что Василий задумал нечто иное.
Он меня понял.
— Никита Алексеевич, я не о том! А если через Казанского ворваться в эту цепочку?
— Ворвемся в цепочку, дальше что? Вступать в игру?
— Смотря что их интересует... Если Брунов, то мы можем сделать большое дело!
— Это зависит и от Казанского...
— Согласится!
— Я не об этом. Сумеет ли он их переиграть? Мы же с тобой решили, что Раскольцев очень сильный противник. И этот еще господин...
Все это звучало убедительно.
— Я вижу, Василий, вам очень хочется поехать в больницу... Ехать, однако, придется мне!
Я попросил главного врача больницы отвести мне часа на два отдельную комнату. Главный врач уступил мне свои кабинет. Туда привели Казанского. Дверь закрылась. Я запер ее на ключ, повернулся к Казанскому.
В его глазах и мольба, и надежда.
Я показал ему свое удостоверение. Сам не стал задавать ему вопросов. Важно было, чтобы он все рассказал, чтобы раскрылась мера его искренности.
Всю историю знакомства с Нейхольдом он рассказал подробнейшим образом, ничего не утаил. Трудно ему было, человек хочет всегда выглядеть красиво. Художник — и вдруг спекулянт, мошенник... И этот порог он перешагнул. В лицах, живо, с полной беспощадностью к себе изобразил сцену вербовки его Эдвардсом.
Словом, рассказал все, вплоть до вызова "скорой помощи". Статья 64 Уголовного кодекса гласит: "Не подлежит уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если он во исполнение полученного преступного задания никаких действий не совершил и добровольно заявил органам власти о своей связи с иностранной разведкой". Я показал ему портрет Сальге, тогда еще личности для нас туманной.
Он его никогда не видел.
Наступала решающая минута. Посылка, небольшая картонная коробочка из-под пилюль лежала передо мной на столе. Он не открывал ее.
О вступлении в большую игру речи пока еще не шло.
Но позондиронать, попробовать, пойдет ли игра, мы могли.
— И предположений никаких нет, — спросил я его, — кто придет к вам на встречу у памятника Пушкина?
— Никаких!
— У вас нет желания прогуляться по Большой Бронной от Никитских ворот до площади Пушкина?
— Мне? Сейчас? Сегодня?