Изара, книги 1-6. Кассардим, книги 1-3

Диппель Юлия

– Значит, ты можешь умереть?

Похоже, Люциана не столько удивил вопрос, сколько сам факт, что я решила его задать. Прошли одна или две бесконечные секунды, прежде чем я узнала, как много значил его ответ.

– Конечно, – наконец сказал он и воткнул палочку от леденца в один из цветочных горшков Лиззи. – Все могут умереть.

«А чего ты ожидала, Ари?» – отругала я себя. Само собой, я поняла, что он отличался от остальных. А кто, черт возьми, смог бы управлять действиями других людей или голыми руками сгибать крышу автомобиля,

как бумажного журавлика? Но почему-то я удержалась и не заговорила с ним об этом. Может быть, из-за твердой уверенности в том, что он не ответит на подобный вопрос… а может быть, из-за того, что осталась еще одна, более важная для меня, тема.

– А почему ты хотел меня убить?

Зеленые глаза встретились с моими. В его голосе вдруг проявился угрожающий холод.

– Потому что я поклялся уничтожить Уилсона Харриса, а твоя смерть для него много бы значила.

Несмотря на опасность, которая исходила от Люциана, у меня вырвался сухой смешок:

– С трудом в это верю. – Мой отец вообще вряд ли заметил бы, если бы я пропала. Ну, или примчался бы, чтобы пожать Люциану руку за освобождение от вечно обременяющего груза под названием «дочь».

– Ты его ненавидишь? – спросил Люциан.

– Всей душой. – Не будь мой папа тем, кто он есть, меня бы шокировал собственный ответ. Но тут уж ничего не поделаешь. Наверно, лучшим, что он сделал для нас с мамой, стала его подпись на бумагах о разводе.

Тихонько охнув, я откинула пятнистое зеленое одеяло Лиззи и встала. Всё вокруг закружилось. Лёжа, я определенно чувствовала себя лучше. Несколько глубоких вздохов, и я отважилась сделать три шага до платяного шкафа подруги. В мятой пижаме с разноцветными бабочками, которая стопроцентно была взята из этого шкафа, я никак не могла вести серьезный разговор. Кроме того, мне был необходим горячий душ.

Пока я рылась в шкафу Лиззи в поисках подходящей одежды, меня не покидало ощущение, что Люциан меня рассматривал. «Все могут умереть», – его слова эхом отражались в моих мыслях. И вдруг я сообразила, что с ними не так. То, что все могут умереть, не означает, что все должны умереть.

Я оглянулась через плечо. Люциан все еще наблюдал за мной, прислонившись к окну. Мы оба ловко избегали темы, которая, без сомнений, положила бы конец нашему разговору. Я и сама не понимала, почему была так в этом убеждена. Я просто это знала.

– Те люди, которых ты… эм… превратил в кучку пепла, они вернутся? – Ну, я хотя бы попыталась задать этот вопрос так ненавязчиво, как только можно. Но Люциан раздавил всю мою осторожность лишь одной плохо скрываемой ухмылкой.

– Ты хочешь узнать, умерли ли эти или придут ли вслед за ними другие?

– И то и другое.

Воздух завибрировал от его тихого смеха.

– Вот тебе маленькая лекция о моей скромной персоне, – объявил он и обвел себя замысловатым жестом, которому позавидовал бы любой артист. – Я всё довожу до конца!

Ничего себе, какое эго.

– Ну,

меня ты не убил, как планировал, – ляпнула я, не подумав, как это было глупо. Люциан махнул рукой, отгоняя мой аргумент, как назойливую муху.

– Я передумал, а я очень редко так поступаю. Поэтому я все еще здесь. Потому что да, другие придут, и тогда я их остановлю.

Чтобы скрыть тревогу, я наобум выудила несколько вещей из шкафа Лиззи.

– Зачем?

– Потому что я всё довожу до конца! – повторился он. – Тем более я не для того спасал тебе жизнь, чтобы ты ее лишилась из-за чьей-нибудь некомпетентности.

Его беспощадный взгляд подтверждал, что он говорил всерьез. Я неожиданно почувствовала себя потерянной. Как будто комната Лиззи стала лабиринтом, а единственный, кто мог помочь мне выбраться, измучил меня тайнами. У меня больше не было настроения играть в дипломатию, как того требовало внутреннее чутье.

– О’кей, а теперь поговорим откровенно. Что здесь творится? С чего вдруг объявляется столько людей, которые хотят убить меня из-за моего отца? Людей, которые, собственно говоря, и не люди вовсе. И, кстати, что ты сам такое?

С долей удовлетворения я следила, как сказанное мной стирало с него все эмоции. Но это удовлетворение совсем скоро сменилось неуверенностью. Я не могла прочесть выражение его лица. Люциан весь подобрался, широкие плечи напряглись. Это угроза промелькнула в зеленых глазах? Или чувство вины? Я не знала, но стало ясно, что я зашла слишком далеко. Ну почему я никогда не прислушиваюсь к своей интуиции? Я хотела его разговорить, а добилась только того, что между нами чуть ли не воздух потрескивал. Когда это стало невыносимым, а я взвешивала идею стратегического отступления, он отвел взгляд.

– Этого я тебе рассказать не могу.

– Люциан, пожалуйста. Я…

– Я не могу, – прервал он мои отчаянные возражения, – потому что дал слово не рассказывать тебе об этом.

При виде моего удивления он тяжело выдохнул и запустил руку в волосы:

– Я и так радовался, что, очнувшись, ты не забилась в истерике и с криками «Кто ты? Что ты, черт побери, такое?» не дала мне по мозгам лампой, чтобы сбежать, – на его лице появилась кривая улыбка. – Почти все так реагируют.

Я не могла не улыбнуться в ответ:

– Очевидно, ты производишь неизгладимое впечатление на девушек, которые просыпаются рядом с тобой.

Он засмеялся уже в голос:

– Да, если я этого не захочу, ты меня так быстро не забудешь, – озорные зеленые глаза смотрели на меня. И я сразу ему поверила. Внезапно он оттолкнулся от подоконника и приблизился ко мне. У меня зашлось сердце.

– Но то, что я не могу тебе этого рассказать, еще не значит, что ты не можешь выяснить это самостоятельно.

Я сглотнула:

– Что-то мне подсказывает, что за этим последует предложение, от которого мне лучше было бы бежать со всех ног и не оглядываясь.