Избалованные смертью
Шрифт:
— С этим не поспоришь.
Ласковое вечернее солнце выманило на улицы толпы людей. Туристы, груженные покупками, задирали головы, глазели на небоскребы и воздушные трамваи. «Путаются под ногами», — раздраженно подумала Ева. И действительно, людям, идущим по своим делам, приходилось лавировать и уклоняться от столкновений. Эта картина была похожа на странный и хаотичный балет, решила Ева, сопровождаемый ревом гудков, громкими разговорами уличных торговцев, писком сотовых телефонов и устройств с наушниками.
Пара подростков на скейтбордах. Ржут как лошади. А на углу торговец с передвижным грилем затянул песню.
— Пожалуй,
— У тебя даже голова прошла… то есть, прости, глаза.
Рорк остановился и выбрал букет из неизвестных Еве цветов — ярко-алых и синих, — выставленных на тротуаре. Он заплатил продавцу и протянул букет Еве. А торговец с грилем все распевал итальянскую песню.
«Чертовски приятный момент, — подумала Ева. — Чертовски приятный момент в Нью-Йорке».
— Будем считать, что это свидание, — сказала она вслух.
Рорк засмеялся, обвил рукой ее талию, притянул к себе и демонстративно крепко поцеловал, вызвав аплодисменты продавца.
— Вот теперь у нас свидание.
Они прошли еще полквартала, и он подвел ее к столику на открытой веранде оживленной пиццерии. Ева постучала пальцем по табличке «Стол заказан».
— Ты его заранее заказал.
— Хорошо быть готовым ко всему. Я и пиццу заказал заранее, они знают, что нам принести. Ну теперь, когда я рассказал тебе, как провел день, расскажи, что у тебя новенького.
— Мой день был довольно бурным.
— Я не вижу синяков.
— Он был бурным, но не в этом смысле.
Ева рассказала о беседе в Гринвиче. Она не успела закончить, когда официант принес бутылку красного, бутылку минеральной воды и живописное, как натюрморт, блюдо закусок.
— Я бы сказал, Фелисити приняла мудрое решение и счастливо избежала худшей доли.
— Все эти годы она таила в душе страх. Это был глубокий тайник, такой глубокий, что, мне кажется, она о нем могла забыть на время. А потом что-нибудь напоминало ей или у нее просто случался неудачный день, и тайник открывался. Было в Дадли что-то такое, что она разглядела только тогда, когда подобралась к нему поближе, — а мне кажется, у нее есть эта жилка, она же психотерапевт! — и поняла, что ей грозит опасность.
— Он же чудовище, не так ли?
— Почему ты так говоришь? — спросила Ева.
— Помнишь того типа, который похищал женщин и пытал их до смерти? Он был чудовищем. Айконы с их безумной наукой и игрой в Господа Бога тоже были чудовищами. И этот такой же. Он использует свое положение, хотя ничем это положение не заслужил, ничего сам для этого не сделал, но он хочет запугивать или унижать, потому что только так он чувствует себя значительным и всесильным. А теперь у него и вовсе началось обострение — он убивает из спортивного интереса, для забавы. Богатство и положение достались ему по наследству, но вместо того, чтобы что-то с этим наследством делать или хотя бы продолжать приумножать, он воспринял его как право на исключительность и вседозволенность, как право делать все, исполнять любое, даже самое потаенное свое желание, даже желание убивать.
— И опять-таки с этим не поспоришь. — Ева окинула взглядом пиццу, которую официант поставил на стол. — На вид — просто обалденно. Вторая беседа была еще круче. Ты уверен, что хочешь услышать за ужином?
— Ну, у нас же всегда так, верно? — Но Рорк разглядел что-то в ее взгляде. — Если хочешь, это может подождать.
— Лучше
И она рассказала ему о предательстве, жестокости и насилии. Ей показалось, что так легче — высказать все это, выложить, пока вокруг раздавался шум города, пока они ужинали вместе, пока он накрывал ладонью ее руку в знак полного понимания и сочувствия.
— Ты чувствуешь связь с ними, особенно с Патрицией Делотер.
— Может, даже больше, чем следовало бы.
— Нет. — Рорк опять накрыл ладонью ее руку. — Не больше, чем следовало бы.
— Они ведь не обязаны были мне рассказывать — ни та, ни другая. Они сами так решили. Вот и Ава решила рассказать Патриции, что с ней сделали, хотя могла бы просто уйти и выкинуть все из головы. Они поступили правильно, но это было для них непросто.
— Тем двум, что живы и окружены семьями, я думаю, теперь станет легче. Мне кажется, когда ты со всем этим покончишь, тайники страха опустеют.
Ева отпила вино и подумала: «Нет, тайники страха никогда не опустеют до конца». Но она не стала говорить об этом вслух.
— Они оба — чудовища. Убийцы вовсе не всегда бывают чудовищами, — добавила Ева. — Многие убивают по ужасным причинам — из эгоизма и ревности, но чудовищами не становятся. Тот кретин в Ирландии был дураком и эгоистом, он отнял жизнь у Холли Керлоу, а за что, спрашивается? Она оскорбила его нежные чувства? Или он просто был пьян и зол? Но он никогда не забудет того, что сделал. До конца своих дней он будет вспоминать эту сцену, потому что он не чудовище.
«А ты навсегда запомнишь ее имя, — подумал Рорк, — и ее лицо».
— Некоторые убивают, потому что они сбиты с толку, неверно ориентированы, напуганы. Некоторые убивают из жадности, из зависти. Но эти двое… Они убивают, потому что вбили себе в голову, будто имеют на это право. Под их лоском скрывается чудовище. Но я тебе больше скажу: внутри этого чудовища сидит вздорный избалованный ребенок.
— Теперь ты сумела лучше их узнать.
— Я их узнала, — согласилась Ева. Ее глаза приняли бесстрастное выражение. Глаза копа. — Узнала кое-какие их слабости, увидела дефекты в полировке. Их следующая жертва… у нее должна быть какая-то связь с ними в прошлом… Пибоди была права на этот счет, и мы эту связь найдем. Не знаю, поможет ли это нам их остановить, но это точно поможет мне запереть покрепче дверь, когда мы засадим их в камеру.
— Я тебе помогу, когда вернемся домой. Разделим поиски и посмотрим, что у нас получится. — Рорк подлил ей в бокал еще вина. — Я думаю, ты была права. Они практиковались.
— Я не могу исправить то, что они уже совершили, могу только с помощью следующих случаев попытаться остановить их. Но, Рорк, у меня слишком мало улик, я не смогу, не успею помешать очередному убийству. В глубине души я знаю, что уже опоздала. Чьи-то часы тикают, чье-то время уходит прямо сейчас. — Ева взглянула на мельтешащую толпу, на туристов, на других посетителей кафе, потягивающих вино на свежем воздухе за столиками с яркими скатертями. — Может, сейчас их будущая жертва вот так же сидит за столиком, пьет вино… Или работает допоздна, или собирается пойти в гости. В общем, он сейчас занят чем-то обыденным, тем, что обычно люди делают летним вечером в Нью-Йорке. И даже не подозревает, как мало времени ему отпущено. Даже не подозревает, что чудовище уже поджидает его у двери. А я опоздаю.