Избавитель
Шрифт:
— О чем ты задумался?.. — спросила Нора, кутаясь в простынь.
— Так ты не спишь?..
— Нет, не сплю… иди ко мне…
Иосиф разделся. Еще оставаясь невинным, он уже наслаждался грехом.
Сомнительной чистоты постель, сомнительные объятия и все прочее.
Когда «это» кончилось, Иосиф заснул. Спал он, как убитый, и проснулся праведником.
Существовал предел, который он не позволял себе перейти и который давал ему возможность надолго терять Нору из виду, зная, что она где-то рядом и ждет его. Она приводила его мысли в порядок и
13
Всю ночь голые ветки стучали, скреблись в постепенно светлеющие стекла.
Иосиф не спал. Он писал и видел перед собой кузину.
Ночь отцветала.
Прикрутив зря горевшую лампу, Иосиф собрал разбросанные по полу смятые, скомканные листки.
Страсть к писательству передал Иосифу дядя, у которого он проводил лето.
В школе Иосиф учился плохо, часто прогуливал уроки. Вместо уроков он рылся в дядиных книгах. По ночам он писал, а утром чуть свет ехал к дяде на дачу.
В поэзии дядя разбирался превосходно и имел пристрастия. Маленького роста, шепелявый, колченогий, в детстве он сломал ногу, которая плохо срослась, вечно окутанный облаками дыма, он полулежал в кресле на боку. Его лицо в профиль напоминало портрет Данте.
— Попусту трудился и правил ты не знаешь… — Поглаживая фарфоровую кошку, дядя рассеянно глянул на Иосифа и уронил очки. Исписанные мелкими, разбегающимися, как муравьи, буквами листки сползли с его колен на пол. — И зачем тебе эта игра, зачем изображать то, что и без того насквозь фальшиво…
Иосиф слушал его, слегка склонив голову к плечу, и улыбался.
— Чему ты улыбаешься?.. — Дядя с неудовольствием посмотрел на него. — Мальчишка, совсем мальчишка… к поэзии надо относиться серьезно, надо подходить к ней изнутри… поэзия — это своего рода сумасшествие… надеюсь, ты не сумасшедший, а?..
Иосиф все еще улыбался. Дядя встал и хромая, закружил по комнате.
— Ты хотя бы помнишь, что написал?..
— Да…
— Тогда читай вслух… поэзии нужно, чтобы ее услышали…
Напрягаясь до изнеможения, то в голос, то шепотом, Иосиф прочитал несколько стихов. Образы врывались в него, как в открытую дверь. Вдруг дверь захлопнулась. Он замолчал.
— Боже, как ты похож на своего отца, просто живой портрет… он тоже сочинял, когда его мучили кошмары… только никому… скажут, что я… я сейчас…
Иосиф подошел к окну. За окном шумел дождь.
Дядя пропадал около четверти часа.
— А вот и я… — Услышал Иосиф голос дяди. Он как будто вынырнул из заводи сумерек. Ошеломленный, нелепо улыбаясь, Иосиф смотрел на дядю. — Ну и погода… — С него лило ручьями. В руке у него был чемодан.
Иосиф закрыл глаза, но, даже закрыв глаза, он видел дядю в какой-то смутной дымке нереальности. Лицо землисто-серое, впалые щеки.
— Где ты был?..
— Тут, неподалеку… — Не раздеваясь, дядя сел на кровать, слегка склонив голову к плечу, вытянул ноги. Иосиф обратил внимание, что на его ботинке развязался шнурок. Его блуждающий взгляд скользнул
— Это вещи твоего отца… вовсе он не умер в ссылке, как я тебе говорил… он покончил с собой… разумеется, тут было все, и усталость от жизни, и немота, он потерял голос… — Иосиф слушал недоверчиво. — Патриотом он не был, но он был порядочным человеком… он сделал это, потому что понимал, какие последствия его арест мог бы иметь для семьи…
— То есть для тебя… — выкрикнул Иосиф. Накинув на плечи плащ, он выбежал на улицу…
Около полуночи Иосиф вернулся, повесил мокрый плащ на спинку стула и ничком упал на кровать.
В комнату вошла тетя. Она не спала, ждала Иосифа. Убавив свет, она села на край кровати.
— Это правда, что мой отец был врагом народа?.. — спросил он.
— О чем ты говоришь?.. нет, конечно же, нет… — Тетя взяла его за руку. Он потянул ее к себе. Она прилегла рядом с ним, лаская его. Вслушиваясь в ее шелестящий шепот, Иосиф не заметил, как заснул. Во сне он стонал и жаловался…
Прошло несколько лет. Иосиф уже был секретарем Тиррана и постепенно превращался в чиновника. Но иногда на него что-то находило. Он запирался в своей комнате и всю ночь писал. Скомканные, смятые листки скапливались на полу. Потом он исчезал на несколько дней. Он мог очнуться или в тесной комнатке без зеркала и ванны, обклеенной бумажными обоями в постели какой-нибудь шлюхи, или того хуже, в обществе молодых людей с крашеными губами и непристойно подведенными глазами, с общим для всех наркоманов и самоубийц выражением лица.
Как-то Иосиф забрел в театр. Он опоздал к началу спектакля, было темно и в дверях ложи он столкнулся с Лизой.
— Ах, как вы меня напугали… — прошептала она, обмахиваясь веером. Словно большие черные бабочки с фиолетовым отливом вылетали из ее рук. Он узнал ее. Он не мог ее не узнать.
Занавес опустился. Вспыхнул свет. Слегка опьянев от духоты и слепящего света, Иосиф вышел на улицу и пошел за Лизой как будто не своими ногами, точно в бреду…
Ночь он провел у Лизы. Под утро в дверь кто-то поскребся, постучал три раза. Иосиф проснулся, беспокойно глянул на часы. Смутная тревога давящей мучительной неопределенности сжала горло. Он никого не ждал к этому часу.
«Странно… наверное, кто-то ошибся дверью… или почудилось…» — подумал он, нащупывая выключатель. Лампа мигнула и погасла, а стук повторился. Он босиком побежал к двери, вытянулся на цыпочках, осторожно спросил:
— Кто там?.. — Никто не отозвался. Он приоткрыл дверь, выглянул. Никого. Не зная, что и подумать, он закрыл дверь и подошел к окну. Напротив окон, теряясь в крапчатых тенях, вышагивал незнакомец в клетчатом пиджаке…
Край солнца показался над крышами. Иосиф умыл лицо ладонями, обернулся. Лиза сонно потянулась, открывая бедра, излучину, живот. Легкая дрожь пробежала по ее векам.