Избавление
Шрифт:
Очевидцы этой драмы свидетельствуют, что насмерть перепуганный регент забрался в туалет. Здесь его отыскали новые хозяева в зеленых рубашках. Высокому правителю ничего не оставалось, как здесь же, сидя на унитазе, подписать заготовленный документ, удостоверяющий, что он слагает с себя полномочия регента в пользу главаря венгерских фашистов Салаши.
Самого Хорти и его семью почтительно, но под жесткой охраной эсэсовцев отправили специальным поездом в Баварию, чтобы затем переправить в Португалию. Он ехал, стараясь ни о чем не думать, ни о каких кошмарах, потешаясь в мыслях разве что петухом, который долбил и никак не мог осилить жестянку, и жалел, что
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
На войне сплошь и рядом приходится одерживать верх тяжкой силой, брать противника на истощение, на измор, самому умыться кровью, прежде чем добьешься победы. В непреложности этой истины убеждает Будапештская битва, длившаяся утомительно долго для обеих сторон — в зимнюю стужу и весеннюю слякоть — изморная и кровопролитная.
Будапешт громадно раскинулся по Дунаю, река делит его надвое — на Буду и Пешт. Обе части соединяются друг с другом мостами. Дунай здесь игрив, выметывает длинную косу, и, словно не довольствуясь созданными мостами с ажурной вязью пролетов, мадьяры разбили вдоль этой косы парк и назвали островом Маргит. И когда Малиновский и Толбухин, оба теперь уже маршалы, встретились на командном пункте, вынесенном на берег Дуная, и начали рассматривать найденные в пустующем особняке фотоснимки с довоенными видами мостов и самого Будапешта, Родион Яковлевич Малиновский, по натуре чувствительный, восхитился:
— Эх, гульнуть бы сейчас здесь!.. Кажется, ресторан вон там наплавной. Федор, смотри, да на этом острове Маргит под сенью деревьев плавательный бассейн, площадка для танцев… Ну и веселье зададим!..
— Зададим, — саркастически протянул неразговорчивый Федор Иванович Толбухин. — Не пустят нас без выстрела, превратят город в крепость, загородятся навалом из камней, разрушат.
— Разрушат? — удивился Малиновский, все еще пребывая в хорошем настроении. — Разрушить эти мосты? Этот дворец, хоть и называется королевским? Здание парламента? Смотри, какая архитектура, и как чудесно задумано: парламент возвышается на одном берегу, а почти напротив королевский дворец. Как можно все это разрушить?
— Варвары ни с чем не посчитаются, — буркнул Толбухин, пожевал губами и, насупясь, поглядел за окно.
Стекла слезились. По ним хлопали мокрые липкие снежинки.
— Найдутся платные писаки, чтобы на нас с тобой свалить вину, заговорил Малиновский. — А в сущности, ради чего мы здесь? Безвозмездно, без притязаний на всякие имения и земли вызволяем их же, мадьяр. Посмотри вот этот снимок… Не правда ли — какое чудное творение! Сидят сейчас в нем немецкие генералы и как его… Салаши–лакей… Взбадривают себя вином и скрипят зубами: "Не сдадим, будем до последнего солдата сражаться… Не пустим большевиков!"
— Не пустят по добру — ворвемся силой, — высказал Толбухин как вполне разумеющееся.
— Придется взламывать, — проговорил Малиновский. — Ты же читал агентурные донесения… И Гитлер, и его бронелобый, ставший опять начальником генштаба, Гудериан, и этот услужливый командующий Фриснер дали директиву войскам превратить Будапешт в крепость обороны, то бишь в кладбище… Ведь Гитлер грозится развалить город, если не будет вестись борьба за каждый дом…
— На такие директивы большого ума не требуется. Кстати, им и не жалко города. Чужое ведь, — заметил Малиновский, все еще перебирая фотоснимки и рассматривая виллы, дворцы, восхищаясь дивной красотой города. — Смотри, мост Маргит не только двухколейный, он имеет и специальные переходы, даже площадки для пеших… Вон женщина
— Все мосты мира железной конструкции, надеюсь, имеют колеи для пеших переходов, — ответил Толбухин. — Гулять по ним одно удовольствие, а брать — не приведи господь.
— Бог нам не поможет, придется самим брать. Только я бы не советовал тебе к взрывчатке прибегать. Поосторожнее с ней… Все–таки эти мосты поднять на воздух проще пареной репы, а построить — ой–ой каких трудов потребует! — сказал Малиновский. — А то кончится война, захотим на старости лет побывать на местах боев, скажем, в этой же Венгрии, и нас не позовут в гости, как, мягко говоря, проказников, — рассмеялся он.
— Это будет зависеть, какое правительство сядет и какой строй учредят, — ответил Федор Иванович. — Прихвостень Салаши не удержится, свалится… Но другой может обрядиться в личину миролюбца, а за пазухой камень держать. Комедианты, они ведь умеют ловко пользоваться масками. Так что не надейся приезжать.
— Надеюсь, и очень крепко, — с твердостью в голосе проговорил Малиновский.
— Откуда такая уверенность?
— Верю, — ответил Малиновский. — Ты пока только на Балканах, в Югославии воевал и лишь одной ногой ступил в Венгрию, а я уже вдоль и поперек исколесил освобожденную венгерскую землю. И знаешь, чем она пахнет?
— Как и все земли…
— Э-э, нет, — возразил Родион Яковлевич. — Делят, делят… Сами выходят на поля с этими, как зовутся… саженями, только у них рулетки. Создают земельные комитеты, к нам, военным, стучатся. На днях приходит один, согнувшийся и костлявый, как сучок, весь в рванье, стучит себя в грудь и не просит, а требует: "Освободите нас целиком… Гоните этого Эстерхази, все имения его отберем и поделим… Зерно, зерно и солнце!.." он то рукою тычет в землю, то показывает на солнце, мол, сеять уже пора готовиться. А знаешь, сколько у этого владыки Эстергази земли? Сто тридцать тысяч гектаров. И это в стране трех миллионов нищих, как называют Венгрию.
— Успел и я побывать кое–где, нагляделся… Имеют лошадок, коров, виноградники, даже погреба с бочками вина собственного изготовления, сказал Толбухин.
— Федя, это тебя адъютанты попутали. Возят на постой и на огляд к состоятельным мадьярам, — рассмеялся Родион Яковлевич и посочувствовал: Ясно, берегут здоровье своего командующего. А ты сам сунься к крестьянам, без привоза…
Толбухин на колкое замечание не ответил, лишь подумал: "Здоровье всему голова. А его–то и нет". А Малиновский, желая сообщить что–то важное, продолжал свое:
— С ними, венграми, приходится и нам, военным, нередко играть в дипломатию. Как–то попросился ко мне один министр, — говорил, все более оживляясь, Малиновский, — этот министр из нового венгерского правительства, которое недавно создано в Дебрецене. Ну, потолковали мы о делах. Между прочим, подает мне министр проект декрета "О ликвидации системы крупного землевладения и наделении землей земледельческого народа", так и сказано: земледельческого… Запомнил? Просит, значит, чтобы я дополнения внес, коррективы свои. Нет, говорю, мое дело командовать, а это ваше внутреннее дело. Тогда зовет он часок посидеть с ними, рабочими депутатами. Ну, это можно, говорю… Встретились в отеле, на столе — брынза, перцы фаршированные, свежие, салаты зеленые, вина выдержанные… И откуда только все это взялось! Этот министр наполняет мне и себе полные стаканы и держит тост: "Вот, — говорит, — эгерское вино красного цвета является символом будущего нашей Венгрии…"