Избегнув чар Сократа…
Шрифт:
Вот такой "прынц".
А теперь ответьте мне, Марина: отчего могучая зрелость интеллекта и хоть отблеск мудрости не встретились в его душе? Что он там записывает за девчонкой? Отчего истины его слaбы, а свет прозренья тускл? И куда плыть молодым, если нравственные маяки старейшин едва чадят и тлеют?
Вопросы, вопросы…
Так-то, Марина. Тра-ля-ля.
от Марины 28 октября
Я начинаю думать, милая Анюта, что ты не зря
Я вновь не в духе.
Помнишь ли ты картину, висящую в комнате у геологов? На днях я словно увидела ее твоими глазами, ты ведь любишь паруса. Представь себе парусную яхту, несущуюся по изумрудным волнам, крепкий ветер, срывающий с волн стремительные брызги; они сверкают на солнце и чуть не обдают вас с ног до головы… совсем как твои письма, милая девочка. Нет, ты не зря прожила полгода! И то, как ты всматриваешься, идешь насквозь… дорогого стоит. А твой поклонник! Он затмил все! И откуда оно взялось, это полезное ископаемое, в наш рациональный, рациональный, рациональный век?
В этой связи не могу удержаться от последнего анекдота про душку-Очёскова, почтившего меня особым доверием.
С некоторый пор у него роман с кассиршей, крикливой особой в несусветном рыжем парике. И вот в обеденный перерыв мне случается купить за углом пару божественных французских колгот в бархатной коробочке, перевязанной розовой ленточкой. В комнате я вынимаю из кармана и прячу в сумку незаметно для всех. Для всех, но не для Очёскова. Кто-кто, а он мигом узрел розовый бантик и задышал мне в ухо.
– Где оторвала? Покажи.
– Не могу. Дамское.
– Да брось, предрассудки.
Я приоткрыла коробочку.
– Ого! Уступи мне.
– О?
– За любую цену. Не для себя прошу.
– Надеюсь.
– Будь другом. Если бы ты знала…
Но я была непреклонна. Тогда он махнул рукой и посвятил меня в свои "сердешные".
– Доверяю тебе, как себе, – а эту "тайну" знает все Управление.
Остервенеть можно!
…И вдруг твой Эд…
от Аннеты 7 ноября
С праздником, Марина! Я не шучу, у нас его отмечают, да еще как! Третий день все гуляют, все во хмелю, но курорт работает без сбоев. Мне тоже особенно работается именно в праздничные дни. Стендаль вообще ненавидел праздники, когда закрывались театры и лавки.
Быть при деле – быть за щитом. Приятно с умным видом сидеть за письменным столом и смотреть на объемную завесу косонесущегося мелкого снега, на ширь земли, преображающуюся на твоих глазах. Зима идет, зимушка. Какова-то она в здешних краях?
В доме тишина. Все уехали в гости на целую неделю. Я одна, если не считать пестрой кошачьей девчонки, что свернулась
У нас пятьсот метров глубины, у нас большое опробование, вернее, конец его, предпоследний день, когда движок еще стучит, вода льется, а результаты давно ясны. По ним-то я и пишу свой первый отчет, промежуточный и не слишком строгий, где пытаюсь изложить то, что удалось понять. Не хвалясь, скажу, что имеются находки, и чем глубже, тем значительнее. Предчувствую скорую встречу с нефтью на глубине восемьсот метров, не фонтан, конечно, упаси бог, но дальний отзвук заволжских месторождений, нечто вроде визитной карточки. Не желаете ли флакончик черного золота?!!
В конце же бурения на глубине полторы тысячи метров нас поджидают йодо-бромные рассолы. Вот где удача гидрогеолога! "Будь хорошим князем и спасешься" – говорили волхвы. Слово чести, я уеду отсюда классным ассом! ИМХО. В самом деле, стоит лишь вообразить плотное тело Земли, вечное заточение глубоких вод, проникающее жерло скважины, стоит лишь представить все это!.. Ну, можно, без затей, по-инженерски пробить дырку и сдать заказчику, мало их пробито, что ли? Но ведь это, по-моему, даже совестно как-то, а, Марина? Кто уж мы такие перед Землёю, гордецы?
Впрочем, пустое. Вечно меня заносит. Ничегошеньки я не знаю. Сижу за столом, смотрю в окно, а мысленно заглядываю то вглубь земли, то вглубь себя и теряю, теряю последние опоры. Маска сорвана. Карточный домик зашатался, покосились стены и похилилась крыша.
Ну… в общем, так. В канун праздников в "моем" семействе разыгрался очередной скандал. Шло опробование, мы с Иваном не уходили с буровой. Ах, как с ним счастливо, как едино вместе! На жену его было жалко смотреть. Улик никаких, лишь сердце-вещун да радость в глазах любимого при виде соперницы, которая моложе ее на десять лет.
Не позавидуешь.
И перед самым отбытием Иван, усмехнувшись, обратился ко мне с небывалой просьбой.
– Давай поругаемся, солнышко, при ней, для понту. Пусть расслабится и не портит мне праздников. А то у нее комок в горле из-за тебя.
Я согласилась, мне что, я сильнее! И возвысила голос, и вошла в роль, и хлопнула дверью… и ощутила, чмо, в какую трясину погружаюсь душой, в какой ад! О… злиться, дуться, взлаивать, как собака в углу – нет и нет, это не мое. Быть веселой и доброй – вот я.
А через минуту Рая запела.
Какое же страдание несу ей я, «добрая и веселая»! Эта мысль гвоздем засела в башке и неясно влияет на все, что я думаю… а мне-то казалось, что все рассеется и станет хотя бы спокойно. По мордам за такие вещи!
Нечисто мне, нечисто.
Сижу, тепло одетая, в холодном доме, смотрю на первый снег и чувствую себя последней из последних. Как явствует, мне сродно все: жить в фуфле, гнать в глаза, даже ломать комедию… Браво! Вот я какая, оказывается! Стоило же ехать за тридевять земель, чтобы узнать о себе эти милые подробности!