Избранная лирика
Шрифт:
Я встаю среди ночи,
придвигаю бумагу,
карандаш очиняю —
словно ястреб всклокоченный
хожу по бараку
и стихи сочиняю.
Обломав карандаш,
наливаю чернила
и перо начиняю —
придвигаюсь к столу,
наклоняюсь над миром
и писать начинаю.
А на улице вьюга
стучится в окно,
куролесит по стройке —
всё закрыла крылом,
всё смешала в одно —
корпуса и постройки.
И
бубенцами звенит,
обрывает постромки,
окаянной позёмкой
качает дома в Постоянном посёлке.
Как склоняются ночью
в тиши
над лицом затаённым и милым —
Наклоняюсь всей силой души
над тревожным заснеженным миром.
За окошком грохочет гора —
над горой клокотанье пожара.
Там неистовая Ангара
низвергается, как Ниагара!
Но всю ночь до утра от стены
до стены я качаюсь, как колос.
Это спящему сны!
В моих космах рождается космос!
И сверкают миры,
и несётся в пространство ракета.
Я не сплю до утра,
я брожу по земле до рассвета.
Я качаю рукой,
я слога и слова сочленяю —
Я бреду по Земле и вот эти стихи сочиняю.
Берёзы
Зачем на радость лебеде —
о фиолетовое лето! —
летящих к солнцу лебедей
стреляет гром из пистолета?
Перевернувшись в облаках,
летят они, роняя слёзы,
стучатся телом в лопухах
и превращаются в берёзы.
С тех пор стоят по всей Руси
такие белые, невинные,
в зелёных капельках росы
среди коричневых осин
вот эти шеи лебединые...
* * *
Небо стало очень
синим. С длинным криком
проплывала осень
журавлиным клином.
Целовались губы
с белым караваем.
Пролетали гуси
серым караваном.
Опускались вечером
на резные крыльца,
распускали веером
голубые крылья.
Разводили перьями
в стороны, с разбега.
Улетали первыми
в сторону рассвета.
А под синей радугой
в лепете метели
над весёлой Ладогой
лебеди летели.
Проплывали стаями,
становились снегом,
расплываясь, таяли
и сливались с небом.
Гроза ночью
Когда по небу ходят молнии,
Деревья кажутся лиловыми,
А щёки, милые и мокрые,
Становятся эмалированными.
Как будто наволочку в прачечной,
Берёзку кружит и бросает.
А ты стоишь в сирени плачущей,
Смеющаяся и босая!
Когда по небу ходят молнии,
Родятся
И возникают песни вольные,
И умирают люди сильные.
Когда по небу ходят возгласы,
Земля наполнена духами,
А мы летим с тобой по воздуху,
И грудь — на полное дыханье!
Но как торопко ты померкла,
Сирень в блестящем целлофане!
О, эта робкая примерка
Двух губ при первом целованье!
* * *
Зима была такой молоденькой,
Такой весёлой и бедовой!
Она казалась мне молочницей
С эмалированным бидоном.
Но чистота её молочная
На брызги белые разлетелась.
Зачем ты на меня, морозного,
Глазами синими загляделась?
К чему, румяная молочница,
зачем, зелёное растение,
мне голову ты заморочила,
задумчивая и растерянная?
Ну, для чего ты мне поверила?
Не удержалась, приласкала!..
Всё, что несла, всё, что лелеяла,
Разбрызгала и расплескала.
* * *
Снег бился из последних сил.
А ветер, как из поддувала,
с бульвара дул и уносил
троллейбус к краю тротуара.
Смотрела из-под синих век
луна, покрытая морщинами.
С дороги подымало снег
и уносило за машинами.
Его вращало колесом,
он не давал ступить ни шага
и улетал за горизонт —
вокруг всего земного шара.
Снег залетал в девичий смех,
в лицо по-новгородски окал.
Снег заметал тяжёлый след
у ярко освещённых окон.
А там Литейного моста
пролёт. Чугунная ограда.
И, как далёкая мечта,
холодный призрак Ленинграда.
Я зарываюсь в этот мир,
в его заснеженные шубы.
Я забываю в этот миг
твои неласковые губы.
И ты не властна надо мной,
смешная, светлая, живая:
как этот снег над головой
летишь, души не задевая!
* * *
Опалённый дыханием вечности,
первозданный, родившийся для
тебя, я клянусь тебе в верности
до конца, до последнего дня.
Мимо глаз твоих синие верески
потянулись с зелёных полей.
Я клянусь тебе, девочка, в верности
всем дыханием жизни моей.
Я клянусь тебе, милая, в верности
этим солнцем над зимней рекой,
этой травкой, исполненной нежности,
этим сердцем и этой строкой.
Общей радостью, общим страданием,
словно лебедь, кричащий во ржи,
я лечу одиноким преданием,