Избранная лирика
Шрифт:
войне, поднявшейся из праха,
я не испытываю страха,
а только мужество и боль.
Я вспоминаю о войне,
когда осенними ночами
её внезапное начало
во сне является ко мне.
И, как холодная луна,
опять ночами полнолунными
на мир очами полоумными
глядит забытая война...
Войны живые репродукции!
Слова присяги оглашая,
заснеженные репродукторы
рыдают, душу оглушая.
Вот плачет
в стаканы водку разливая,
вот расстаются новобрачные,
с тоскою руки разрывая.
В жестоких зарослях лимонника
за серым зданием вокзала
скрипит, пиликает гармоника.
Замолкла. На перрон упала.
В разрыве хрупкого кустарника
слова прощальные смолкают,
и слезы синие,
хрустальные
в глазах у женщины сверкают.
В тумане утреннем, неверном,
как вата рвущемся клочками,
разлука — вечная невеста —
глядит прощальными зрачками...
Но, как невиданный плакат
над всей поднявшейся страною,
горит малиновый закат.
И у солдата за спиною
лежит холодная, как сталь,
в клубящемся полете дыма
страны космическая даль,
сурова и непобедима!
Поэту
Не сдавайся пустой новизне,
пёстрой краске, случайному цвету.
Не старайся звенеть по весне -
не останется голоса к лету.
Над землёй вознестись не спеши.
Труд поэта как глыба урана —
всем дыханьем, всем сердцем души
погрузись в глубину океана.
Надвигайся, расти, как гроза,
как янтарь многолетнего рома,
чтоб однажды ударить в глаза
вспышкой света и звуками грома!
* * *
Мне нравятся весенние стихи —
весёлое горение плаката,
в котором напряжение строки
напоминает зарево проката.
О трепетно цветущий абрикос,
неистовство весеннего пожара!
Я чувствую в полёте облако»
движение всего земного шара.
Я выхожу весною на поля,
и, словно на экране телекамеры,
я вижу, как огромная земля
вращается шестью материками!
Мы тянемся в грядущее не зря,
как дерева бунтующие соки,
и будущего спелая заря
румянит, зажигает наши щёки.
Хочу, чтобы работала рука,
не оставляя сердце без участья,
чтоб измерялась каждая строка
размером человеческого счастья!
* * *
Всё это истина и правда —
движенье сердца моего.
Вот поезд медленно и плавно
ушёл от дома твоего.
Светло, печально
летит берёзовый листок
над веткой железнодорожной,
идущей прямо на восток.
Что мне ответить на прощанье?
Будь счастлива в своей судьбе.
Через леса и расстоянья
Я стану думать о тебе.
А дни пойдут, как этот поезд,
покачиваясь и звеня.
Моя работа — вечный поиск,
и ты не забывай меня!
Там будет сумрачная тундра
и берег ровный, как тесьма.
Там будет труд, и будет трудно
добиться твоего письма.
Там с неба резкого на отмель
с размаху падает гроза,
там будет ветер бить наотмашь
и солнце жечь мои глаза.
Там машет ветер, реет ветер,
там воет ветер на реке
совсем не так, как машет веер
в твоей смеющейся руке.
Но стать насмешливой и чинной
и умудрённой не спеши.
Пусть будет трепетным и чистым
движение твоей души.
Пусть будет путь твой против ветра,
пусть против солнца самого,
но только чтоб не против сердца,
не против сердца твоего.
* * *
Крыли крышу, забивали молотком.
Ели кашу, запивали молоком.
На отчаянной бричке прикатил
измочаленный, небритый бригадир.
Он горланил, объезжая овраг:
— Объявляю, объявляю аврал!
Но, слова наперекор перекрыв,
гром промолвил: — Перекур, перерыв!
И, над домом занеся грозный камень,
дождик с громом вколотил гвозди капель.
То ли молния ударила о брус,
то ли сочно раскололся арбуз?
О летящая упряжка дождей!
О упорство и упрямство людей1
Кто там хнычет: - Подождём, переждём?! —
Мы работаем под яростным дождём.
* * *
Под окошками бараны, медленно блеющие...
Я живу в косом бараке, медный, небреющийся.
Вдоль стены стоят лопаты, руки воздевшие.
На полу лежат ребята полураздевшиеся.
Над горами лес приподнят — он стоит вкопанный.
Я хочу тебя припомнить, врисовать в комнату.
Словно солнце через ставни, словно взлёт ястреба, Я хочу тебя представить, ощутить явственно.
Я черты твои леплю, тонкие, вышитые...
Я тебя всегда люблю. Знаешь ли, слышишь ли ты?!
Эх, уйти бы ночью в степь злую, летящую!
Хорошо бы песню спеть длинную, светящуюся!
Но желания летят, кружатся, снижаются.
Я теряю тебя, и глаза смежаются.
* * *