Избранная лирика

Уткин Иосиф Павлович

1934

Песня об убитом комиссаре

Близко города Тамбова, Недалеко от села, Комиссара молодого Пуля-дура подсекла. Он склонялся, Он склонялся, Падал медленно к сосне И кому-то улыбался Тихо-тихо, как во сне. Умирая в лазарете, Он сказал: — Ребята… тут Есть портрет… Елизавета — Эту девушку зовут. Красным гарусом расшитый — Вот он, шелковый кисет! Ну, так вы ей… напишите, Что меня… в помине нет… Мы над ним Не проронили Ни единого словца. Мы

его похоронили Честь по чести, как бойца. Но тамбовской ночью темной, Уцелевшие в бою, Мы задумались, И вспомнил Каждый девушку свою… …Я хотел бы, дорогая, Жизнь свою прожить любя. Жить — любить. И, умирая… Снова вспомнить про тебя!..

1935

Сердце

Ничего не пощадили — Ни хорошее, ни хлам. Все, что было, разделили, Разломали пополам. Отдал книги, Отдал полки… Не оставил ничего! Даже мелкие осколки Отдал сердца своего. Все взяла. Любую малость — Серебро взяла и жесть. А от сердца… отказалась. Говорит — другое есть.

1935

Лыжни

Вы уедете, я знаю. За ночь снег опять пройдет. Лыжня синяя, лесная Постепенно пропадет. Я опять пойду средь просек, Как бывало в эти дни. Лесорубы, верно, спросят: — Что ж вы, Павлович, одни?.. Как мне гражданам ответить? О себе не говорю! Я сошлюсь на сильный ветер И, пожалуй, закурю. Ну, а мне-то… Ну, а мне-то?.. Ветра нет… ведь это ж факт… Некурящему поэту Успокоить сердце как? Или так и надо ближним, Так и надо без следа, Как идущим накрест лыжням, Расходиться навсегда?..

1935

На Можайском шоссе

Не люблю — если сыро и гнило. Красотой этих мест покорен, Для своей односпальной могилы Я бы выбрал Можайский район. Мне сподручно: семейные козы, Холм зеленый да речка вдали… Уступите мне, люди колхоза, Если можно, немного земли. Говоря без стыда и зазнайства, Честный лирик, не шалопай, В коллективном советском хозяйстве Я имею свой маленький пай. Мне не надо «паккардов» очкастых, Стильных дач… Я прошу об одном: Отведите мне скромный участок В две сосны под зеленым холмом. Это мало. И, думаю, это Не испортит природы красот. А засеете? Сердце поэта Снова честным зерном прорастет. Не имея других капиталов, Это сердце, питавшее стих, И при жизни собою питало Современников славных моих.

1936

Народная песня

— Ну-ка, двери отвори: Кто стоит там у двери? — Это нищий, Аннушка. — Дай краюху старику, Да ступай-ка на реку: Кто там стонет, Будто тонет? — Это лебедь, Аннушка. — Ну, так выйди за плетень: Почему такая тень?! — Это ружья, Аннушка. — Ну, так выйди за ворота, Расспроси, какая рота: Кто? Какого, мол, полка? Не хотят ли молока? — Не пойду я, Аннушка! Это белые идут, Это красного ведут, Это… муж твой, Аннушка…

1939

Посвящение

Трудно нам с тобой договориться. Трудно, милая, трудней всего: Резко обозначена граница Счастья твоего и моего. И, усталые, полуживые, Зубы

стиснувши и губы сжав, Мы с тобой стоим как часовые Двух насторожившихся держав.

1939

Снегурочка

Любовь моя, снегурочка, Не стоит горевать! Ну, что ты плачешь, дурочка, Что надо умирать? Умри, умри, не жалуясь… Играя и шутя, Тебя лепило, балуясь, Такое же дитя. Лепило и не думало, Что не веселый смех — Живую душу вдунуло Оно в холодный снег! И что, когда откружится Безумный этот вихрь, Останется лишь лужица От радостей твоих…

1940

«Я видел девочку убитую…»

Я видел девочку убитую, Цветы стояли у стола. С глазами, навсегда закрытыми, Казалось, девочка спала. И сон ее, казалось, тонок, И вся она напряжена, Как будто что-то ждал ребенок… Спроси, чего ждала она? Она ждала, товарищ, вести, Тобою вырванной в бою, — О страшной, беспощадной мести За смерть невинную свою!

1941

Если будешь ранен, милый, на войне…

Если будешь ранен, милый, на войне, Напиши об этом непременно мне. Я тебе отвечу В тот же самый вечер. Это будет теплый, ласковый ответ: Мол, проходят раны Поздно или рано, А любовь, мой милый, не проходит, нет! Может быть, изменишь, встретишься с другой — И об этом пишут в письмах, дорогой! Напиши… Отвечу… Ну, не в тот же вечер… Только будь уверен, что ответ придет: Мол, и эта рана Поздно или рано, Погрущу, поплачу… все-таки пройдет. Но в письме не вздумай заикнуться мне О другой измене — клятве на войне. Ни в какой я вечер Трусу не отвечу. У меня для труса есть один ответ: Все проходят раны Поздно или рано, Но презренье к трусу не проходит, нет!

1941

Если я не вернусь, дорогая…

Если я не вернусь, дорогая, Нежным письмам твоим не внемля, Не подумай, что это — другая. Это значит… сырая земля. Это значит, дубы-нелюдимы Надо мною грустят в тишине, А такую разлуку с любимой Ты простишь вместе с родиной мне. Только вам я всем сердцем и внемлю, Только вами я счастлив и был: Лишь тебя и родимую землю Я всем сердцем, ты знаешь, любил. И доколе дубы-нелюдимы Надо мной не склонятся, дремля. Только ты мне и будешь любимой, Только ты да родная земля.

1942

Ты пишешь письмо мне

На улице полночь. Свеча догорает. Высокие звезды видны. Ты пишешь письмо мне, моя дорогая, В пылающий адрес войны. Как долго ты пишешь его, дорогая, Окончишь и примешься вновь. Зато я уверен: к переднему краю Прорвется такая любовь! …Давно мы из дома. Огни наших комнат За дымом войны не видны. Но тот, кого любят, Но тот, кого помнят, Как дома и в дыме войны! Теплее на фронте от ласковых писем. Читая, за каждой строкой Любимую видишь И родину слышишь, Как голос за тонкой стеной… Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю. И время такое придет: Останутся грусть и разлука за дверью, А в дом только радость войдет. И как-нибудь вечером вместе с тобою, К плечу прижимаясь плечом, Мы сядем и письма, как летопись боя, Как хронику чувств, перечтем…