Избранная проза и переписка
Шрифт:
4.
* * *
посв. Его Высочеству
Звон холодный высоких лилий Так томительно прост и тих… Ведь я знаю, что Вы не простили Тех нелепых ошибок моих. Жизнь глядит так бесстрастно, строго, И туга бесконечная нить… Ах, не зная о многом, многом, Так легко не надо судить. Мне порою тесно и душно, Странный путь для меня готов. Как нещадны и как бездушны Песни этих белых цветов. Прежний сон налетает снова, Больно мне от его тиска, Но принять я тебя готова, Снеговая моя тоска.* * *
ГрудьюПаж. Вы дерзки, и нет поступка, каким загладить Вы могли бы свою вину передо мной. Вы на мое последнее посланье не потрудились дать ответ, пренебрегли Вы волей Королевы. И Ваша роза, паж, меня смягчить не может. Я жду от Вас подробных объяснений, изложенных придворным строгим стилем.
Королева.
К пяти часам я через фрейлину свою, Мари Толстую, надеюсь получить ответ.
5.
1926 г.
Милый Вадим!
Спешу Вам ответить, так как мне нужно получить от Вас еще в Тржебове письмо с критикой на мои последние «шедевры». У меня сейчас предоставляется возможность печататься, причем мне авансом обещана благоприятная критика В. Ходасевича. Я колеблюсь, потому что еще очень не уверена в своих твореньях, а мои «издатели» смыслят в стихах гораздо менее меня.
Поэтому критикуйте как можно строже:
Днем мечты налетают вестницы, Вечер тянется в полусне, А ночами иду по лестнице Я навстречу немой луне. Радость воли душе рассказана, В мысли влита надежда сил И, лучами седыми связана, Тороплюсь, не ища перил. И не слыша земного голоса, Я плыву в голубые полосы У дверей на пустой балкон. Гордость счастья — минута странная, Тают мысли и вянет грусть. И такая шальная, пьяная, Черной птицей кружусь, кружусь. Но, тоскою любви уколота, Скоро сбросив глухую тишь, Проклинаю загадку холода С края серых покатых крыш. Я пою, что с лучами спаяна, Что мне говор людской не мил, А любила я так нечаянно, Что достойна небесных крыл. Вели ж нет для меня и жалости У заставших свинцами высот, Я бессильно от злой усталости Брошу тело свое в пролет… …………………………. И хоть яркие блики месяца Заиграют в моем крыле, Все забывши, по узкой лестнице Я наутро спущусь к земле.Этот «шедевр» написан мною буквально в невменяемом состоянии. Я его не понимаю, но люблю. Мне особенно важно Ваше мнение именно о нем.
Ну, теперь дальше:
Всюду зелень, позолота, синий лак… У калитки мой платочек, словно мак. Руки черны от загара и земли. Песня звонкая несется; ай-люли! Я сегодня что-то больно весела, И тебя ко мне дорожка завела. Что ж, ты голоден, быть может? Ешь и пей! В кудри черные запутался репей. Видно, выпали и впрямь лихие дни, Что в очах твоих потушены огни… Тень от вишни наклоняется крылом, Зарастает здесь прошедшее быльем. Вечер спустится медвяный и живой, И польется по-иному голос твой. Там, на склоне, у затерянной межи Ты мне все свои печали расскажи. Заколдует нас таинственная рожь, И наутро ты, наверно, не уйдешь…Маки (набросок)
Ночью осыпались маки. На кружеве белой подушки, На косах моих и повсюду Лежали горячие крылья Погибших цветов… Я долго лежала, Слегка прищурив ресницы, И алый покровКонечно, эти стихи, как и прежние, entre nous (между нами — фр.). Ответьте скорее. Когда приеду в Варшаву, вероятно, на той неделе, вышлю свой адрес. А Вы на все лето в Праге? Что у вас нового среди поэтов? Что Эйснер, Т. Ратгауз? Хорошо ли они вообще пишут?
Жду.
Алла Штейгер
6.
1928 г.
Дорогой Вадим, поздравляю Вас с праздниками, желаю, конечно, всего самого лучшего и прошу прощения за столь долгое молчание; причины были самые уважительные верьте на слово. Ругательски ругала Володю за неудовлетворительные сведения обо мне, хотя он и разыграл оскорбленную невинность. Несмотря на наши печальные тржебовские события, провожу каникулы хорошо и даже почти весело. Очень бы хотела увидеть Вас и попробовать поговорить как следует — мне кажется, что теперь это было бы легче, чем раньше. Мои планы насчет занятий пока осуществляются на деле, и надежда на весенние экзамены не ослабевает. Пишу очень мало и, кажется, не особенно хорошо, но не чувствую на себе греха раба, зарывшего в землю талант, ибо заслуги моего брата-барона (Анатолия Штейгера) теперь настолько велики, что его славы, вероятно, хватит не только на его современных родственников… Вы, конечно, это знаете, если переписываетесь с ним Мережковский и Гиппиус пишут ему письма, его стихи будут напечатаны в «Новом корабле etc, etc (и так далее — лат.)…
Мне бы очень хотелось съездить в Прагу, повидать всех старых знакомых, посмотреть на Алексея Эйснера и на Ратгауз (говорят, я на нее похожа, правда?). Пока все это кажется еще очень далеким и почти невозможным, а жаль… Кстати, не знаете ли Вы случайно, как обстоит литературный вопрос в Брине (?), я собираюсь туда после окончания гимназии и, по правде сказать, боюсь, что там, кроме модерних тайцев я казачьих союзов, ничего нет. Хотела было недавно прислать Вам свою новую карточку, да как-то не вышло, да стиль у этой карточки сильно бьющий на поэтессу, а я себя теперь категории таковых почти не причисляю. Мои последние стихи теперешнего времени: «Вечерний час» «Песня усталости», «Спи, маленький, злой и русый» и «Сколько раз ходила на дорогу». Делала недавно ремонт своих тетрадей, в итоге чего многое невозвратно погибло. Кстати, знаете ли Вы мое одно очень старое стихотворение 1924 г., которое называется «На елке», я его теперь нашла и полюбила так, как если бы оно было только что написанным и пережитым, конечно, в нем есть технические недочеты, но по мысли оно трогательно и симпатично, на всякий случай посылаю.
Из того списка моих стихов, что Вы сделали для моего предполагаемого сборника, я заключила, что Вы и четверти моих «шедевров» не знаете, но это поправить невозможно пока.
Очень, очень буду рада получить от Вас скорый и длинный ответ, пишите о себе, о поэтах, о бароне и о том, что, по Вашему мнению, из меня выйдет, если я не буду писать. Пока всех благ.
Алла.
P. S. Как поживает Галя Эвенбах?
Я собираюсь стричься a lа Anna le Pufti (Анна М. Пуфти — возможно, Леа (Амалия) Пути (1897–1931) — австрийская звезда немого кино, венгерка по происхождению), стоит?
Не берите с меня примера, отвечайте скорей.
А.
На елке
Я — девочка из шоколада, Ты — белый мальчик из стекла… Загадка пристального взгляда Меня томила и влекла… Сквозь хвой таинственную сетку Дрожат и искрятся огни. И рядом на зеленой ветке Мы позабытые одни. Здесь нити серебра и блестки И длинной цепи пестрый кант. На шоколадную прическу Мне прилепили алый бант. Я знаю, что угаснут свечи И все окутается тьмой, Тогда тебе на взгляд отвечу Веселым танцем между хвой. Исколют руку мне иголки, И все закружится в глазах… Но раз в году бывает елка, И мы встречаемся в ветвях. Когда в гостиной бьет 12 И боль прошедшая ясней, Из разрисованных паяцев Мы превращаемся в людей. Но утром мы не помним яда Той ночи, что весь год влекла… Я — девочка из шоколада, Ты — белый мальчик из стекла.