Избранник Евы
Шрифт:
«Легкая как перышко, — думал он. — Почему я не живу в небоскребе?»
Ход мыслей меня вполне устраивал. В свое оправдание скажу, что более я никогда не копалась в его голове. Бессмысленно, глупо и непорядочно подслушивать мысли дорогих тебе людей. Жизнь потеряет свежесть красок и радость открытий. И даже горечь ссор и размолвок, настойчиво внушала мне мама, должна быть эмоционально острой и свежей. Выльешь на голову ведро холодной воды — взбодришься. Станешь лить по стакану на макушку — замерзнешь, простудишься.
Моя пра-пра-пра… бабушка паслась в мыслях своего Избранника постоянно, дневала и ночевала, а
У дверей пятой квартиры, возвращенная на одну ногу, я стала благодарить и прощаться:
— Спасибо большое! Теперь все в порядке, мне тетушка поможет. До свидания!
— Вы позвоните. — Молодой человек не торопился уходить.
На звонок никто не ответил, и я вполне натурально испуганно и растерянно округлила глаза.
— Не волнуйтесь, — подбадривающе улыбнулся почти-Избранник. — Сейчас мы у Елены Петровны все узнаем. — И постучал в соседнюю дверь.
Ах, какая у него улыбка! Хорошо бы увидеть такую улыбку на лицах своих детей…
Каких детей? Что в голову лезет? Мне неделю назад исполнился двадцать один год! Рано о детях думать! Или пора? Как же мечты о путешествиях, полетах во времени? Дернула меня нелегкая! Футбола захотелось! Юбки революционной! Встретился на пути! Улыбается! А у меня дыхание останавливается…
Реакцию на его улыбку — панический испуг — молодой человек принял за мое естественное беспокойство о покалеченном теле и неясном будущем. Еще раз призвал меня не волноваться. Если бы он не улыбался, я бы не нервничала!
Дверь открыла немолодая женщина с лихо повязанным на голове платком. Так, закрывая лоб и макушку, с узлом на затылке носили косынки пираты. Молодой человек поздоровался с «пираткой» и спросил, не знает ли она, где моя тетушка.
— Два дня назад в Сочи укатила.
— Ой! — пискнула я. — А как же телеграмма? — И внимательно посмотрела на Елену Петровну, чтобы она вспомнила о несуществующей телеграмме.
— Утром принесли, — подтвердила соседка. — Это ты племянница из Киева? Имя еще какое-то чудное.
— Ева, — представилась я.
Имя совершенно простое, можно сказать, первое из женских имен, вызвало у молодого человека поразительную реакцию. И в голову ему не нужно было заглядывать, по глазам было видно — он представил меня без одежды, в чем мама родила. И остался доволен увиденным. Спасибо тетке-моралистке с яйцами и туалетной бумагой, благодаря которой я подогнала свое тело под московские стандарты.
— Паспорт есть? И где твой багаж? Почему на одной ноге стоишь? — сыпала вопросами Елена Петровна.
У меня не было даже дамской сумочки. И, естественно, я не собиралась, обзаведясь чемоданом,
— Багаж на вокзале. Сумочку с паспортом в метро срезали, только ручки остались. А еще… вот… ногу сломала… — Я выразительно потянула носом набежавшие слезы. — Как все ужасно! И тетя уехала!
Колченогая, обворованная, вот-вот готовая разрыдаться, несчастная по всем статьям (одновременно беспомощно прекрасная), я вызвала мощный всплеск жалости и сострадания. Расчет был точен! Елена Петровна вручила мне ключ от квартиры «тетушки» и посоветовала Кириллу (так звали молодого человека) сводить меня в травмпункт.
В это странное медицинское учреждение для легко покалеченных людей Кирилл нес меня на руках. Не смущался косых взглядов, а то и откровенно издевательского свиста нам в спину. Я так растрогалась, что рентген показал фигурно-замысловатый перелом лодыжки. Врач вытаращился на снимок и заявил, что меня немедленно требуется везти в больницу на операцию, что следует быть готовой к хромоте, которая останется на всю жизнь. Вот уж нет! Ошибочку я исправила, и врач через секунду, глядя на тот же снимок, произнес:
— Впрочем, погодите! Это банальная трещина. Наложим гипс и вся недолга.
Целый месяц я честно проносила гипсовый сапог. Прыгая на костылях, сдавала экзамены на исторический факультет Московского университета. Кирилл все свободное время проводил около меня, «инвалидки», маскируя мужской интерес под дружеское участие.
Псевдотетушку, участкового терапевта с неудавшейся личной жизнью, я отправила посольским врачом в Индию. Там в семье одного дипломата зрел развод, и тетушка его ускорила, утешив дипломата сытными украинскими борщами и протяжными песнями, удивительно ложившимися на душу в тропической жаре. Развод и новый брак не повлияли на карьеру дипломата, что было по тем временам крайним исключением. Уход из семьи не только не поощрялся, но карался самым жестоким образом. Моему «дядюшке» грозила опала, до пенсии перекладывал бы бумажки в каком-нибудь заштатном отделе МИДа. Естественно, я не могла допустить подобной жестокости, и они благополучно отправились в следующую командировку в Индонезию, приобретя репутацию обладателей мохнатой руки на самом-самом верху коммунистической иерархии. А мне досталась маленькая двухкомнатная квартира, которую я славно обставила.
Поженились мы с Кириллом через три года, когда я окончательно убедилась, что он — Избранник. И семейная жизнь с ним стоит отказа от волшебства (почти отказа), колдовства и полетов во времени. Я училась в университете, а он работал инженером на секретно-космическом заводе.
Дай мне волю, я бы в двадцати томах описала наше сближение, каждый день, каждое свидание. Но, боюсь, это будет мало интересно. Вместо двадцати подробных томов скажу кратко. Развитие любви походит на скольжение по гладкой втягивающей воронке. Сладкое втягивание и головокружительное удовольствие. Странным образом я ощущала, что нижняя точка воронки находится во мне самой. Где-то в подреберье, в том, что называют почему-то солнечным сплетением. Именно в этом месте, думая об Избраннике, встречаясь с ним, я чувствовала необычно приятное сдавливание-щекотание-вращение. И теперь точно знаю, что на Избранника, на мысли о нем мое тело реагирует безошибочно — пляшущим хороводом внутри живота.