Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни (Привилегированное дитя)
Шрифт:
— Но она не знает, каковы традиции в Экре, — возразила я, улыбкой воздавая должное его компетентности. — Это вы у нас все знаете про Экр. Потому я вас и спрашиваю.
Ральф хмуро взглянул на меня.
— Я не приглашал бы вас, если бы не был уверен, что все будет в порядке, — ворчливо заговорил он. — Вы все вместе подниметесь на холм и встретите там восход солнца. Там вы будете рвать ветки боярышника и привязывать к ним всякие ленточки. Затем на вас наденут венок, посадят на белую лошадь, если они, конечно, ее найдут, — возможно, ради такого случая вы им одолжите свою, — и вы поскачете
— Передайте, пусть заходят за мной перед рассветом, — попросила я. — И скажите, что я разрешила взять из конюшни мою Мисти.
Ральф кивнул.
— А вы, мастер Ричард, не собираетесь пойти в холмы встречать весну? — обратился к нему Ральф.
— Непременно, — ответил тот. — Все, что вы описали, выглядит очень привлекательно, и я уверен, что леди Лейси будет довольна, если я буду сопровождать мисс Джулию.
Ральф не смотрел на него. Он даже не улыбнулся мне, потому что рядом был Ричард.
— Не сомневаюсь. — И он пришпорил лошадь и ускакал, словно и так потерял слишком много времени в праздной беседе.
Насчет мамы Ральф оказался не прав. Она совсем не возражала против того, чтобы я принесла в Вайдекр весну.
— О боже, Ричард, если бы я хотела видеть в Джулии настоящую леди, мне следовало оставить ее в Бате. С тех пор как ты уехал в Оксфорд, она в полном одиночестве целыми днями носится по Вайдекру на лошади. Джон считает это допустимым, а я доверяю ее здравому смыслу — как и тому, что ее здесь очень любят.
— Но мне это все-таки кажется несколько странным, — сказал Ричард.
Мы пили чай после обеда, и Ричард стоял у камина, спиной к нему, держа в руках чашку. Мама и дядя Джон обменялись улыбками, видя его таким взрослым и рассудительным.
— Да, это не совсем привычно для леди, — согласился дядя Джон. — Но Джеймс Фортескью не возражает вроде бы, а Вайдекр не удивишь эксцентричными женщинами. К тому же в настоящий момент Джулия — ключ к Экру, и я должен использовать это. Никто, кроме нее и мистера Мэгсона, не имеет влияния на этих людей, и, пока мы стараемся втянуть их в работу, Джулия должна быть с деревней.
Ричард отвесил легкий поклон.
— Не смею не доверять вашему суждению, сэр, но тем не менее я намереваюсь сопровождать Джулию во время этого полуночного веселья.
— Да я бы сам с удовольствием отправился туда! — воскликнул дядя Джон. — Мне очень нравятся такие традиции. Когда я рос в Эдинбурге, то на Пасху там было принято катить круто сваренные яйца с горы Святого Артура, самой высокой горы в предместьях города. Нужно было ухитриться прокатить яйцо без помощи рук, а потом съесть его.
— В самом деле? — удивилась мама. — И вся ваша семья участвовала в
— О, конечно! Туда собирался весь Эдинбург! И поверьте, более вкусного яйца я не ел в своей жизни.
— Но я думаю, что эта забава в Экре только для молодых юношей и девушек, — быстро вставил Ричард. — Все девушки будут одеты в белое, а юношам положен белый бант.
По сосредоточенному выражению маминого лица я поняла, что она пытается вспомнить, есть ли у меня белое платье и белая теплая накидка. И я оказалась права. Когда я поднялась к себе в спальню, на моей кровати лежала мамина белая кашемировая шаль и розетка из белых лент для Ричарда. Так что мы могли в полном параде встречать весну Вайдекра.
Я рано проснулась, услышав приглушенные голоса в саду под моим окном. Выпрыгнув из постели, я босиком подбежала к окну. Там весело болтали и даже пытались запеть примерно с дюжину молодых людей из Экра с факелами в руках. Я надела платье и причесалась без помощи горничной, поскольку Дженни Ходжет сама стояла внизу в этой веселой компании. Затем я накинула шаль и пошла за Ричардом в его спальню, находящуюся в мансарде.
Он был уже готов, оставалось только надеть ботинки, и я прикрепила розетку к его кокарде на шляпе. Затем тихонько, как могли, мы прокрались по лестнице, стараясь не разбудить спящий дом. Даже на кухне была тишина, слегка потрескивал угасающий огонь в камине, и кошка бесшумно спала около печки. Ричард отодвинул засовы на двери, и мы вышли в холод и темноту.
Кедр казался черным на фоне светлеющего горизонта, а свет факелов в темноте — не ярче пламени свечи. С неба светил тоненький серп луны, и звезды сияли маленькими капельками серебра на темном пурпуре небес. Кто-то в центре толпы подал голос, и все запели довольно странную монотонную песню, из тех, что поют пахари, идя за плугом, состоящую не более чем из восьми нот, но зато отшлифованную на протяжении веков. Ее пели только раз в году, в синий предрассветный час, и всегда только для королевы мая, возлагая ее обязанности на девушку, приносящую на землю весну.
Ричард закрыл позади нас дверь, воздух был холодным, как весенняя вода, но мамина шаль хорошо согревала, и я неподвижно стояла на ступеньках, позволяя песне увлечь меня. Я чувствовала колдовскую власть над собой этих звезд, песни, старого кедра, словно все мы были частью какой-то вневременной мощной силы, существовавшей вечно и идущей через меня к будущим поколениям Лейси.
Песня закончилась, и я глубоко вздохнула, вокруг меня были освещенные факелами сияющие лица моих друзей, которые любили меня и хотели назвать королевой.
Не обменявшись ни словом, мы вышли из сада мимо причудливой арки конюшни и двинулись вдоль дороги по направлению к холмам. Я оглянулась на свой дом, он стоял весь темный, ни одно окно не светилось в нем. Весь мир спал, кроме дюжины молодых людей одной суссекской деревушки, которые шли сейчас встречать восход солнца над родной землей.
Ричард шел рядом со мной, я взглянула на него и улыбнулась. Он взял мою руку и сунул к себе в карман, чтобы я не мерзла. Так мы шли в центре небольшой толпы по дороге к Экру.