Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни (Привилегированное дитя)

Грегори Филиппа

Эти мысли сделали меня его врагом. Именно тогда, перед Рождеством, я поняла, что была поймана им в западню, о чем и предупреждал меня Ральф, поймана, а потом изолирована от всех, кого когда-либо любила в жизни. И ребенок, которого я вынашивала, был плодом насилия и инцеста.

Думаю, что Ричард догадался о том, какие мысли бродят у меня в голове, потому что стал часто оставлять меня одну. По-моему, он стал бояться меня, и действительно, когда я нечаянно взглядывала на себя в зеркало, видела руку, все время теребившую

жемчужное ожерелье на шее, и ловила взгляд застывших от ужаса глаз, я понимала его страх.

Страйд и миссис Гау приготовили нам спокойное мирное Рождество, Ричард велел принести из леса ветви остролиста и большое праздничное полено, которое мы бы сожгли в камине в сочельник. Они все суетились вокруг меня, будто бы я была каменной статуей или богиней, бесчувственной, но опасной, с которой надлежит обращаться с известными церемониями. Вся прислуга заметила мою странность, но приписала это беременности, дурной погоде, моему трауру по маме или чему-то еще, но только не тому факту, что в моем мертвом сердце я сожалела о том, что жива.

Только Экр мог бы понять истинные причины моей тоски, им было известно сумасшествие Лейси, они видели его признаки вновь и, думаю, боялись за меня.

— Что вас мучает, мисс Джулия? — спросила меня однажды миссис Тайк.

Она пришла навестить миссис Гау и теперь попросила разрешения войти ко мне в гостиную. Я спасла ее коттедж от падающего шпиля. Я была товарищем ее сына, и она не забыла меня. Они все не забыли обо мне. Она внимательно смотрела на меня, я же была не в состоянии выдавить из себя даже улыбки.

Я слышала ее вопрос. Я слышала его когда-то прежде и старалась вспомнить когда. Затем вспомнила. Она использовала те же самые слова, с которыми Ральф обратился к Ричарду в тот день, когда тот сломал лапки его ястребу. «Что мучит тебя?» — спросил он тогда. Мудрый Ральф видел сумасшествие Лейси в Ричарде. И он не видел его во мне.

— У вас слишком крупный ребенок? — продолжала она.

— Нет, я хорошо себя чувствую.

— Мы боимся за вас, — откровенно сказала она. — Все в Экре не видели вас так долго. Вы перестали ходить в церковь. А когда мы спрашиваем вашего мужа, он только лишь смеется, как он всегда это делает.

Я перевела взгляд с горящих поленьев на нее.

— Смеется?

— Все пошло вкривь и вкось. — Ее голос дрогнул, как у обиженного ребенка. — Все опять пошло вкривь и вкось.

Я молча кивнула. Мало что я могла сказать в ответ.

— В других местах что-то получается, — продолжала она. — Там и деревни живут зажиточно, и мельницы у них есть. Почему у нас в Экре ничего не выходит?

— Потому что в других местах сквайры в состоянии оставить землю в покое, — равнодушно промолвила я. — В Экре же всегда были сквайры, которые не могли этого. Ричард мечтает о самом доходном поместье в стране. Он хочет, чтобы у его сына было самое

богатое поместье во всей Англии.

— А вы? — проницательно спросила она меня. — Вы тоже хотели от Экра чего-то особенного. Ральф Мэгсон и вы немало наобещали Экру.

— Что ж, я тоже была сквайром Лейси. Но я планировала совсем не такое будущее, какое планирует Ричард. Миссис Тайк, я думаю, что в Экре все будет идти неправильно до тех пор, пока здесь живут Лейси, пока в Холле будет сквайр, а на земле хозяин. Теперь я понимаю, что Ральф был прав, да что в этом толку, если Ральф заперт в тюрьме, а Вайдекром управляет Ричард.

— И вы будете матерью следующего сквайра, — подытожила она. — И продолжите линию Лейси на земле.

— Нет, — уверенно произнесла я. — Не буду.

Миссис Тайк кивком указала на мой живот.

— Слишком поздно, чтобы избавиться от этого, — жестко сказала она.

— Конечно поздно, — горько согласилась я. — Ребенок родится, я не могу помешать этому. Но он никогда не унаследует Вайдекр.

Она грустно, сокрушенно улыбнулась. В Экре было известно, как жестоко ведется игра, когда ставкой в ней является земля.

— Вам не избежать этого, — сказала она. — Мы все оказались в одной ловушке.

В маленькой комнатке повисло молчание, такое глубокое, что слышно было потрескивание дров в камине.

— Мне пора идти. — И миссис Тайк медленно направилась к двери. — Мой сын Тед и многие другие хотели знать, как вы поживаете. Мне жаль, что я не могу принести им хорошие новости.

— Я жива, — лаконично отозвалась я. — Вы можете передать им, что я не больна.

— Я скажу им, что вы больны в своем сердце. И что вы по-прежнему заодно с деревней. Хоть Экр голоден и замерзает теперь, но мысленно вы с нами.

Наши глаза встретились, и утешением нам могло служить только то, что мы не обманываем друг друга. Затем она ушла.

За весь этот нерадостный зимний месяц она была моим единственным гостем, миссис Тайк, вдова из Экра. Никто из знати не навестил меня, пока я сидела целыми днями в одиночестве и глубоком трауре. Дедушка заболел, находясь в Лондоне, и бабушка вынуждена была оставаться с ним и тревожилась, что не успеет прибыть к родам. Но я написала ей, что беспокоиться не из-за чего, ничего не случится.

И ничего не случалось.

Все было даже слишком спокойно.

Ребенок рос в моем животе так же, как растут все дети. Я спала ночами все хуже и хуже и чувствовала, как шевелятся его маленькие ручки или толкается крохотная пятка в мягкую стенку живота. Поближе к концу декабря я могла, бывало, нащупать его ручку, упирающуюся в податливую стенку своей тюрьмы. Это подводило меня к мысли о Ральфе, который тоже находился в тюрьме, но там не было так темно, тепло и безопасно. Даже мысль о Ральфе не могла вывести меня из сонного оцепенения.