Избранное : Феноменология австрийской культуры
Шрифт:
Тщетно пытаться исчерпать содержание произведения искусства в немногих словах, — но вот это: «Его жизнь была Жизнь», то есть жизнь вообще, жизнь всего, животворящая жизнь — это относится к самому основному, что не столько высказано, сколько совершено в этой драме. В своих «мифологических» драмах Грильпарцер показывал чудо подлинной жизни, разверзающейся посреди скучной и скудной реальности жизни обыденной. Высшая жизнь претерпевает здесь свою смерть, и в этой смерти — утверждение всеобщего исторического жизненного потока, но и катастрофа человеческого существования и смысла. Замысел трагедий был вполне позитивным, но он возникал и осуществлялся на основе исторического пессимизма, — это утверждение жизни изнутри
Грильпарцер создал всего четыре исторические драмы — это названный «Оттокар», следующая драма (седьмая) — «Верный слуга своего господина» (1828) и две трагедии, законченные после 1848 года и опубликованные посмертно — «Либусса» и «Братская рознь в доме Габсбургов», — если не считать упоминавшейся, тоже посмертно опубликованной драмы «Еврейка из Толедо», где все историческое — не более чем рамка для психологического эскиза действия.
У всех этих трагедий есть ряд общих жанровых особенностей.
Во-первых, — это «политические» драмы: в них речь идет каждый раз о судьбах государства в критический период его истории.
Во-вторых, — это монархические драмы, поскольку в них речь идет об утверждении и прославлении того иерархического социального устройства, символом которого является монарх, такой иерархии, которая является, по своей сути, аллегорией космического миропорядка.
В-третьих, эти трагедии — патриотические и, можно сказать, австрийские. Действие их не случайно происходит в разных частях австрийского государства, в Австрии, Богемии, Венгрии. Идейное и. художественное значение исторических драм Грильпарцера ничуть, не умаляется от того, что Грильпарцер прославляет в них дом Габсбургов — как реальное средоточие иерархического строения общества и всего бытия[8]. Неудивительно и другое — что драмы Грильпарцера в этом отношении не были вполне, по достоинству оценены царствующим австрийским домом. Слишком очевидно, что Грильпарцеру важны не лица, а идея, не совершенство людей, а совершенство принципа миропорядка. Дом Габсбургов ценил не принципиальность, но прямое выражение чувств верноподданного. Австрийский император Франц I спас грильпарцеровского «Оттокара» от своей же собственной, меттерниховской цензуры, но сделал все возможное, чтобы грильпарцеровский «Верный слуга» сошел со сцены и был забыт.
В первой из этих драм чешский король Оттокар поднимается и опускается по ступеням типичной барочной пирамиды, наказанный судьбою за свое честолюбие. Но вот на первый план выходит император Рудольф и вместе с ним идеальный план действия. Рудольф идеальное олицетворение принципа иерархии (III, 69):
Mir fehlt s an manchem, fehlt’s an vielem wohl!
Und doch, Herr, seht! bin ich so festen Muts:
Wenn diese mich verliessen alle hier,
Der letzte Knecht aus meinen Lager wiche;
Die Krone auf dem Haupt, den Zepter in der Hand,
Ging[5] ich allein in Euer trotzend Lager Und rief Euch zu: Herr, gebet, was des Reichs!
Ich bin nicht der, den Ihr voreinst gekannt!
Nicht Habsburg bin ich, selber Rudolf nicht;
In diesen Adern rollet Deutschlands Blut,
Und Deutschlands Pulsschlag klopft in diesem Herzen.
Was sterblich war, ich hab' es ausgezogen Und bin der Kaiser nur, der niemals stirbt.
Мне
Но вот смотрите, как тверд мой дух:
пусть все меня покинут,
пусть убежит последний раб,
один, с короной на голове, со скипетром в руке,
пойду в бунтующий ваш стан,
чтобы потребовать от вас назад принадлежащее империи!
Я — не тот, кого вы некогда знали, не Габсбург и даже не Рудольф,
по этим жилам кровь Германии струится и в этом сердце бьется пульс Германии.
Все смертное с себя совлек я, я — император, вечный и бессмертный!
Эти гордые слова противопоставляют Рудольфа — кару, этому наследнику Язона из «Золотого руна» с его честолюбием и эгоцентризмом. Язон стремится поглотить мир своим «я» — это восстание свободной воли, и притом воли современного человека, а Рудольф без остатка сливается с миропорядком, не как вот эго «я», а как место в этом порядке. И это называется уже не современность, а традиция. Но этот исторически еще не тронутый миропорядок, который осознает себя единственно возможным перед лицом своего же собственного краха в современной жизни, в жизненной философии и психологии людей «сегодняшнего дня».
Но не только иерархия является в своем блеске вместе с Рудольфом, но и, как начинает казаться, наступает царство всеобщей справедливости — мира и благополучия:
Die Weit ist da, damit mir alle leben,
Und gross ist nur der ein’ allein ge Gott!
Der Jugendtraum der Erde ist getr"aumt,
Und mit den Riesen, mit den Drachen ist Der Helden, der Gewalt’gen Zeit dahin.
Nicht V"olker st"urzen sich wie Berglawinen Auf V"olker mehr, die G"arung scheidet sich,
Und nach dem Zeichen sollt’ es fast mich d"unken,
Wir stehn am Eingang einer neuen Zeit.
Der Bauer folgt in Frieden seinem Pflug,
Es r"ulirt sich in der Stadt der ileiss'ge B"urger,
Gewerk und Innung hebt das Haupt empor,
In Schwaben, in der Schweiz denkt man auf B"unde,
Und raschen Schiffes strebt die muntre Hansa
Nach Nord und Ost um Handel und Gewinn. (III, 73 — 74).
Мир здесь затем, чтобы все мы жили, велик один лишь бог!
Сны юные земли прошли, и вместе с временем героев, великанов, ушла пора героев мощных.
Уже народы не низвергаются друг на друга,
словно снежные лавины,
и знаки есть тою,
что мы — у порога нового времени.
Крестьянин мирно идет за плугом, и горожанин трудится прилежно, цеха и гильдии поднимают голову, в Швабии и Швейцарии думают о союзах, на быстрых кораблях стремится Ганза на север и восток для прибыльной торговли.