Избранное (сборник)
Шрифт:
Они второй ряд в политике.
А второй ряд в политике – главный.
Они оценивают юмор, живопись, архитектуру и все сокровища мира, а значит, и оплачивают их через своих мужей.
Я этим летом на одном благотворительном концерте увидел их. Я увидел исчезнувшее в России племя, племя пожилых дам – стройных, красивых, в легких шубках и тонких туфлях. И их мужчин, чуть постарше.
Это была толпа 60–65–70–80–85-летних.
Они хохотали и аплодировали. Они танцевали
Они заполняли огромный зал с раздвижной крышей.
Это были не олигархи, не министры, не короли.
Это были женщины, лица которых составляют герб Франции.
Воспоминание
– Вы будете жить у нас только до тринадцатого, – объявила нам администратор.
Мы, надеясь на что-то, вселились двенадцатого.
Тринадцатого утром нам принесли извещение, что мы должны покинуть гостиницу.
С утра мы сели за телефон.
С утра мы развили судорожную деятельность.
Через мужа знакомой договорились с инженером соседнего ресторана о том, что он пойдет к нашему директору и будет его уговаривать.
Инженер сказал:
– Понимаете, ему сейчас трудно. Понимаете почему? У него же делегаты. Но два этажа у него как раз будут свободны. Но от этого еще трудней. Понимаете почему? Потому что начальство велит ему вселять своих. А куда? У него всего два этажа. Лучше бы их вообще не было. Понимаете? А они знать ничего не хотят. Понимаете? Я зайду к нему, вы здесь постойте.
Через час он вышел навеселе.
– Вы надолго хотите?
– Дней на семь.
Через час он вышел, шатаясь.
– Вы где, в шестьсот третьем?
– В шестьсот двадцать третьем.
Через два часа он постучал в дверь изнутри кабинета директора.
– Да, да, – сказали мы из коридора.
– С ним надо еще выпить. Он хорошо переносит алкоголь. Купите много и занесите.
Мы купили и занесли.
Директор нас обнял. Выпили. Поцеловались. Познакомились. Сыграли «Авас», «Склад», «Раков».
Он хохотал: – Живите. Все в порядке.
Дыша директорским перегаром, мы втиснулись в окошко администратора.
– Мы хотим заплатить. Леонтий Михайлович вам говорил?
– Ничего он мне не говорил. Вы выселяетесь.
И дыроколом толкнули Р. Карцева в лицо.
К концу дня мы нашли директора.
– Как же? Она говорит: «Выселяйтесь». А Вы сказали, что Вы ей сказали.
– Живите, живите. Мы вас трогать не будем.
День мы прожили.
На следующий день мы пытались оплатить.
– Вы из какого номера? Шестьсот третьего?
– Шестьсот двадцать третьего.
– Вы выселяетесь!
– Так
– Ничего он нам не говорил. Сегодня суббота. Он уже ушел домой. А вы выселяетесь. Собирайте вещи. Вы давно выселены.
– Так как же? Директор нам говорил, чтобы мы сказали вам, что он вам сказал, что он говорил…
– Ничего он нам не говорил. Сегодня суббота. Он уже ушел домой. А вы выселяетесь. Собирайте вещи. Вы давно выселены.
– Так как же? Куда мы пойдем?
– Всё! С вещами на вокзал!
Через нашего инженера мы узнали фамилию директора. Узнали его адрес. Но на поездку к нему не было сил и желания пить. Пусть выселяют. Куда идти? Пошли в кино. К вечеру вернулись… Живем… Утром живем… Вечером живем… Пошли платить.
– Никакой оплаты. Вы выселяетесь.
Вернулись… Живем… Четверг, пятница – живем… Не платим… Живем… Командировка кончилась… Пошли платить… Нам сказали, что мы выселены еще с тринадцатого числа. Какая может быть оплата? Вон!
Мы напились в восторге и уехали.
Какая, блин, была страна!..
Эльдару Рязанову
Эльдар Александрович!
Не знаю, что-то есть в нашей жизни, в этой пыли, в этой грязи такое очаровательное, такое приятное, что вызывает тоску по Родине прямо у живущих в ней.
Сегодняшняя жизнь – для всех загадка.
Всё странно. Всё непонятно.
А посредине живем мы.
Смотрим вокруг глазами идиота.
Вроде нравится… Авто, магазины, огни, дома…
Но мат, но порнуха, но грязь…
Мы никогда не знали, что у мужчин и женщин главное – тело.
Ну, коли сегодня мозги не главное – население как-то отошло в сторону.
Как-то свежим дыханием и торчащей грудью мы никогда не отличались.
Если что-то торчало за пазухой – это был ворованный водопроводный кран или банка кофе.
Так что по красоте тела мы здорово в стороне.
У нас вот это… образование… потом… литература… потом… наука…
А нам неожиданно замерили талию и таз.
А перхоть, а прокладки, а «бленд-а-мед» – все, чтобы выглядеть, и ничего, чтобы соображать.
И в фильмах подробно – как проломить голову, и ничего – чем бы ее наполнить.
Как-то уж сильно больно мы не нужны.
Приходи, смотри, купи, звони.
От этой жизни в виде водорослей мы тупеем со скоростью сто человек за передачу.
И тихо смотрим на буйство красок вокруг.
Может, сейчас не наше время?
А когда оно было нашим?
Прежде – Советская власть.