Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы)
Шрифт:
– Нет, не все сразу. Пусть сначала расскажут те, что были на месте, кто видел все своими глазами.
И тут ребята как-то странно заерзали на партах, зашушукались: "Давай ты".
– "А почему именно я? Ты не можешь, ишь барин какой!" - "Нет, пускай лучше он".
– "А тот тоже не хочет". И наступила тишина, и в этой тишине учителю опять стало худо. Его знобило, тело размякло, как вата, а сердце опять поскакало куда-то на одной ножке. Надо было достать таблетку валидола, но ему неудобно было сосать ее перед всем классом. По своему положению, по своему нравственному долгу он должен был быть
– Я надеюсь, - сказал он глухо, с трудом силясь овладеть своими эмоциями, - я надеюсь, что если не половина, то, по крайней мере, несколько ребят из нашего класса были на Каприянской горе той ночью.
– Были, как же...
– протянул Ион Скутару из глубины класса.
– Многие бежали туда по дождю.
– Кто именно?
И опять стало тихо, очень тихо стало в классе.
– Ты-то сам, Скутару, был?
Тихо. Пауза. Потом, после долгого молчания, тот же голос:
– Мой дядя бегал. И ведро у него было с собой.
– И это все? От целого класса побежал тушить пожар один дядя Иона Скутару?
Тихо в школе на втором этаже, и на первом тоже, и во дворе тихо. Ребята из младших классов подожгли во дворе прошлогоднюю листву, и этот запах напомнил ему родную Буковину в весеннюю пору. Чистые, скромные деревни. Хоть и не очень богатые, но зато красивые, опрятные, полные здравого смысла. Там огонь не разгуляется, там не то что древней Звоннице - там курятнику и то не дадут догореть до конца.
И так его снова обожгла тоска, так ему захотелось туда, что в глазах потемнело. А тем временем двадцать четыре его ученика, или две дюжины апостолов, как он их в шутку называл, сидели на нартах и молча сопели. Собственно, говорить больше не о чем было, но раз он завернул сюда, хотелось все же дознаться, кто и зачем окликнул его в три часа ночи. Вытянул ящик стола, но классного журнала там не оказалось. Подумав, подошел к стенке, снял висевший на кнопках график дежурств по уборке класса.
– Давайте на прощанье поставлю вам еще по одной отметке. Отметку за мужество. Я буду вас вызывать по списку, и пусть каждый скажет коротко, в двух-трех словах, почему не смог тогда, ночью, побежать на Каприянскую гору. Ну, стало быть, начнем. Анастасия Михаил.
Маленький, болезненного вида парень встал в правом ряду, у окна.
– У меня ангина, меня и сегодня не пускали в школу...
"Нет, - подумал он, - этот звать не станет. Ему не учитель, ему горячий компресс вокруг шеи нужен".
– Садись. Врабие Петру.
Встал, лицо хитрое, а сам косит глазом по сторонам: может, кто что подскажет?
– Да я, видите ли, как раз в тот день, вернее, как раз в ту ночь, ну это самое... повесил носки сушить на печке...
Хория улыбнулся - с носками он ничего придумал. Конкретно. Образно.
– Садись. Невое Елена.
– Мне выйти к доске или можно отсюда, с места?
Стоит сопит, а ее подружка, сидевшая рядом, сказала тихо, но так, что весь класс услышал:
– У нее вся голова была в бигудях.
Потом, когда дошла очередь до нее самой, до той, что подсказала, он ее не стал вызывать - ни та, ни другая не будили его в поезде. А время идет, список на исходе, и он в ужасе думает: неужели это была галлюцинация воспаленного мозга, неужели ему тот голос померещился? Такая тоска его охватила, что хоть бейся головой о стенку. И вот
– Вы нас больше не любите, Хория Миронович?
– Нет.
– Почему же вы нас больше не любите?!
– Того, кого не уважаешь, невозможно любить.
– Да мы, Хория Миронович, если вы хотите знать...
– Ладно, ребята. Идите. Вас там ждут.
Они вышли смущенные, виноватые. Тихо прикрыли за собой дверь, и если за все годы учебы они одно это от него усвоили - уходя, закрывать за собой дверь, - то и за это он был им благодарен. Срочно нужно было глотать валидол, а встать и закрыть дверь у него уже не было сил. Вытащил тюбик, кинул таблетку под язык, облокотился на стол, обхватил голову руками, и вдруг из статного, красивого учителя он превратился в буковинского горемыку, которого обстоятельства загнали в угол, и теперь он в отчаянии, теперь он не знает, как дальше быть.
Скрипнула дверь, но он таблетку уже принял, успокоился и даже не повернулся в ту сторону, даже не открыл глаза, чтобы узнать, кто вошел. Это уже не имело никакого значения. Могла быть Жанет, мог быть Харет Васильевич, или директор школы, или кто-то из его коллег, или сам господь бог, но это уже не имело никакого значения.
– Хория Миронович...
И тут он вздрогнул. Это был голос, окликнувший ого, и он замер, сидел не шелохнувшись. Сидел и ждал. Ему нужно было утвердиться в этом мнении, нужно было еще немного, хотя бы еще несколько слов, сказанных тем же голосом.
– Хория Миронович, я вернулась, потому что...
Он встал вне себя от изумления. Перед ним стояла Мария Москалу, та самая Мария, которая не думала, что прошлое Каприяны тоже называется историей. Трудолюбивая, скромная девушка-крепыш, которую он про себя звал Картошкой. Она, правда, была некрасивой - низенького роста, с крупными чертами лица. Природа как будто ошалела, когда замыслила ее, но затем, в самом конце работы, спохватилась. Поскольку, однако, все уже было сделано, она поспешила выделить ее хотя бы глазами, и у Марии были удивительного цвета, огромные васильковые глаза, которые почти все время смеялись. И это несмотря на очень и очень нелегкую жизнь. У них была большая семья, мать часто болела, надорвала свое здоровье на табаке, так что Мария с пятого класса была хозяйкой в доме. Удивительным было то, что, когда она сообщила, какие ходят слухи по деревне, у нее был совершенно другой голос - он даже не подозревал, что у одного и того же человека в течение какого-то получаса может так измениться голос!
– Я вернулась назад, Хория Миронович, потому что...
Он был счастлив. Сердце тихо, размеренно билось, и это тоже было счастьем.
– Так почему же ты вернулась, Мария?
– Я вернулась сказать, что все, о чем мы тут говорили, было неправдой. Ни ангина, ни бигуди тут ни при чем. Мы из страха не побежали в ту ночь на Каприянскую гору.
– Кого же вы испугались?
– А директора.
– Да неужто он и вас держит в клещах страха?!
Мария оглянулась, как бы ища у кого-нибудь подмоги, но вокруг никого не было, так что пришлось ей самой еще раз собраться с духом.