Избранное в 2 томах. Том 1
Шрифт:
«Наше отечество — Советы».
— Но ведь мы войны не хотим. Мы хотим мира! — неуверенно прошептал кто-то, невидимый в темноте.
— Верно! — соглашался Козубенко. — А где же он, мир?
— Мир надо завоевать! — сказал Зилов.
— Февральскую революцию, — продолжал Козубенко, — тоже совершили солдаты и рабочие, но буржуазия воспользовалась и снова села нам на шею…
— Хлопцы! — вдруг вскинулся Потапчук. — Я предлагаю прежде всего пойти обезоружить гимназистов.
— Ну вот! — отмахнулся Козубенко.
— Ненавижу! Кому это нужно? Мы пришли не в игрушки играть, а драться за Советы и ревком!
— А
— О! Правильно! — хлопнул его по плечу Козубенко. — Я сейчас спрошу Александра Ивановича.
— Может быть, — остановил его кто-то, — подождать, что решат на вокзале?
— Дурачье. Тогда уже будет поздно!
Козубенко вернулся вместе с Шумейко. Шумейко поверх демисезонного драпового пальто был подпоясан солдатским ремнем с бляхой. На боку он придерживал непривычный маузер. Он внимательно выслушал Козубенко, Зилова и Потапчука.
— Неплохо, ребятишки, надумали. Сто винтовок и пять тысяч патронов нам во как нужны… Да опасаюсь я, ребятки, одного: их сотня, а вас двадцать.
Пиркес пренебрежительно фыркнул.
— Александр Иванович, — сказал Зилов. — Какая же там сотня, если вот трое нас здесь? И сколько еще разбежалось? А сколько таких, что не решаются?
Шумейко посмотрел на Зилова, на Пиркеса, на Потапчука и вдруг захохотал. Но — тихо, шепотом, одними губами.
— Мазурики! — дернул он Зилова за ухо. — Вам это, конечно, лучше знать. Мысль у вас совсем не плохая. Да только вот в чем беда, хлопцы: стрельбы поднимать никак нельзя. Паника начнется. А на вокзале Совет с Васей Буцким сидит! Комендантская рота и георгиевцы только того и ждут, чтобы наших похватать. Нет, хлопцы, и не просите!
— Да ведь сто винтовок и патронов же пять тысяч, — взмолился Козубенко.
— У нас винтовок и всего-то сотня, — печально сказал Стах. — А в гвардии мы бы и тысячу набрали…
— Александр Иванович! — зашептал Козубенко. — Вот крест святой, или, тьфу на него, без креста, просто ей-богу, или как его там, разрази меня гром! Без единого выстрела! Просто на психологию! Стреляйте меня из маузера, если спартачу!
Все молчали. Слышалось только частое дыхание. Было темно. Орудия на востоке били все так же — методично и размеренно — через определенные интервалы, четыре кряду.
— Кроме того, — сказал Зилов, — ведь это три километра от станции. Вы нас на паровозе к волочисскому блоку подбросите, а там пешком туда и назад. Право-слово, Александр Иванович!
Шумейко молчал. Он прислушивался. Он раздумывал. Сто винтовок и пять тысяч патронов! Это же сотня красногвардейцев!
— Ну, Козубенко, смотри! Не погляжу, что у батьки твоего помощником три года ездил. Из маузера тебя застрелю. Вот из этого… Гони на тендер!
Двадцать юношей перекинули винтовки за спину и весело атаковали тендер со всех сторон. Пиркес лез, сердито ругаясь и кого-то укоряя. Он считал это забавой. Ему хотелось бы немедленно на баррикады, в бой — за революцию, за Советы, за ревком. Как умирали парижские коммунары в тысяча восемьсот семьдесят первом году.
Шумейко дал ход, и паровоз осторожно двинулся. На тендере из-под ног сыпался уголь, порывистый ветер рвал полы пальто, а сверху давило хмурое, темное и влажное небо.
Вдруг паровоз отчаянно тряхнуло, он, казалось, поднялся на дыбы и стал. Ребята схватились друг за друга и попадали прямо на уголь. Шумейко дал неожиданное, аварийное «стоп».
— Что случилось? Что такое?
Но только умолкли поршни, другие звуки хлынули сюда на паровоз из темноты. Это были многочисленные голоса. Шумейко стоял на ступеньке, светя зажженной паклей, как факелом. В дрожащем пламени заалели лица, засверкали штыки. Паровоз стоял, окруженный толпой вооруженных рабочих, мастеровых из авиапарка и неизвестных в разнокалиберной форме солдат.
— Шумейко! Ты?
— Я.
— Ну, счастье, что остановился, а то бы стреляли!
На паровоз взобрался молодой парень в кожанке и авиаторском черном пирожке. Это был бортмеханик Ласко. В руке он держал обыкновенный кондукторский сигнальный фонарь.
— Ни одного паровоза под парами в депо. А ты это куда? С хлопцами?
Шумейко объяснил.
— Поворачивай назад. Тебе приказ ревкома: ехать к Гниваньскому мосту!
— Да это ж восемнадцать километров!
— Ну да! Было бы ближе — пешком дошли бы.
Дело заключалось вот в чем. Войска Временного правительства, осаждавшие Винницу, узнали о продвижении двух гвардейских полков, руководимых большевиками. Они посадили юнкеров на броневик и погнали его к мосту через Буг. Если разрушить моет, тогда гвардейцам, пешком и вплавь, перебраться будет не так-то просто. За это время юнкера батальона смерти и казаки успеют покончить с ревкомом и восставшим пятнадцатым полком.
Надо садиться на паровоз и гнать карьером туда — не подпустить юнкерье к мосту.
— Ну, хлопцы, слазь с паровоза! — крикнул козубенковцам Шумейко. — Такое дело: буду поворачивать. Или того! У тебя людей сколько? Может, прихватим и этих?
— Наших полста. И ваших человек тридцать, да еще пристало фронтовиков, да из госпиталей — выздоравливающих разных — человек сорок. Даже медицинский персонал есть! — весело похвастал он. — Доктор наш, Ищенко, не забыл, прислал сестрицу-добровольца с бинтами и йодом. И винтовок у нас сотня, и пулеметов три. Гимназистов надо непременно разоружить. У вас ведь только сто винтовок?
— Командир! — окликнул снизу кто-то, обиженно и огорченно. — Пулеметов у нас, надо считать, только два: третий, чертова душа, какой-то японский!
— Коли так, так так! — не раздумывая, решил Шумейко. — Скатывайтесь, ребятки. Гуляйте дальше пешком. Только смотрите, чтоб винтовок принесли сто и без единого выстрела.
— Эй, послушайте! — крикнули в темноту Зилов и Потапчук. — Кто там про пулемет говорил? У вас что, японских патронов нету? Так сейчас будут…
— Патронов, их черт знает сколько есть! — еще обиженнее и еще огорченнее ответил невидимый. — Да сама машинка с каким-то секретом. Пулеметчиков-то у нас, видишь ли, нету. Ну, с «максимкой», известно, справимся. А вот к этому никому и невдомек, как приступиться. Японская какая-то машина!.. Думка есть, бросить его тут…