Избранное в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Но ведь у них оружие в руках, Ян! — вспыхнула Ольга. — Почему они не обратят оружие против гитлеровских командиров?
— Это восстание, — сказал Пахол. — Восстание сначала надо хорошо подготовить. Иначе оно обречено на провал…
— Все равно! — сказала с вызовом Ольга. — Все равно надо восстать! Даже если идти на верную гибель! Гибель станет призывом к еще большему восстанию. А так, слепо выполняя приказы, они становятся опорой Гитлера. И поэтому они несут ответственность за Гитлера. Любой солдат немецкой армии, фашист он или нефашист, несет ответственность
— Я не солдат, — сказал Пахол, — я пленный…
— Нет, вы солдат. Теперь вы гитлеровский солдат, Ян, раз на вас гитлеровский мундир.
Пахол вздрогнул.
— Это мой позор.
Он поник головою. Ольге хотелось подойти и приласкать его. Он стоял, опустив голову на грудь, и мял в руках фуражку. Он действительно не был солдатом.
— Я согласен с вами, панна Ольга, — тихо сказал Пахол. — Вы правы. Солдаты несут ответственность. Но в Германии есть гражданские люди! И среди них есть противники Гитлера. Но что они могут поделать? Не может быть, панна Ольга, чтобы в Германии не было оппозиции.
— Где же эта оппозиция, Ян? — Ольга заволновалась. — Смирилась? Покоряется Гитлеру и выполняет его приказы и программу? Эта оппозиция тоже несет ответственность за Гитлера!
— Люди терроризированы…
Пахол растерянно и смущенно озирался. Он не возражал Ольге, он только искал себе оправдания.
— Терроризированы и поэтому допускают гитлеровские злодеяния? — с вызовом спросила Ольга. — Значит, они виновны, Ян! Виновны потому, что допустили фашизм к власти в Германии! Виновны потому, что не пошли за немецкими коммунистами, которые поднимали против Гитлера весь немецкий народ!
Пахол молчал. Он озирался с тоской. Кажется, они не о том говорят. Перед дорогой, перед расставаньем надо поговорить о самом главном. О чем же? Нет, все верно. Это и есть самое главное!
— Это очень хорошо, панна Ольга, что вы так ясно мыслите, — сказал наконец Пахол. — Но вам от этого не легче.
— Легче, Ян!
— Если думать так, как вы, то, с вашего позволения, получится, что за Гитлера несут ответственность даже Англия и Америка, которые воюют с Гитлером. Они тоже допустили фашизм.
Ольга сказала решительно и твердо:
— Да, Ян, я думаю, что Англия и Америка тоже несут ответственность!
Пахол опустил глаза и едва слышно спросил:
— Может, вы, панна Ольга, считаете, что было бы правильно, если бы, к примеру, я воспользовался удобным случаем и на полном ходу пустил под откос машину с моим новым начальником, командиром батальона?
Ольга молчала. Она вся дрожала. Пахол устремил на нее пронзительный взгляд.
— Вы не отвечаете, панна Ольга?
— Думаю, что это было бы правильно, — тихо сказала Ольга. — Так же правильно, как если бы я убила майора Фогельзингера.
Пахол побледнел.
— Не делайте этого! — Голос у него пресекся. — Вы не солдат, Ольга. У вас дети!
— У вас тоже дети, Ян, — сказала Ольга. — У всех дети, Ян…
Они снова долго молчали. Нет, не долго, но часы
— Без четверти шесть, — сказал Пахол.
— Милый Ян, — сказала Ольга, — если бы вы знали, как я вам благодарна за все, за все…
Пахол затоптался на месте и загремел своими бутсами.
— Нет детей, — печально сказал он. — Как жаль, что дети ушли. Я хотел попрощаться с ними…
— Я поцелую их за вас, Ян, — сказала Ольга. Затем она подошла к Пахолу и положила ему на плечи руки. — Милый Ян, не надо быть гитлеровским солдатом! Можно поднять руки вверх и… или… — Ольга запнулась, Пахол тяжело дышал и молчал. — Идите, Ян, и помните, если вы… — От волнения у Ольги пересохло во рту, сердце у нее колотилось. — И помните, если вы решитесь и если что-нибудь случится, всю свою жизнь я отдам вашим детям и вашей жене, если она будет нуждаться в моей помощи…
Пахол совсем поник головою и молчал. Потом он прижал к губам руку Ольги.
Ольга вся трепетала, вся исходила слезами. Сердце ее переполнилось благодарностью и сочувствием к этому человеку, склонившемуся к ее руке. Она не хотела, чтобы он стал ее врагом… Крик рвался из груди Ольги, крик протеста.
Пахол оторвался от руки Ольги и, гремя бутсами, бросился из комнаты.
— Я должен еще попрощаться с панной Идой…
Ольга слышала, как Пахол прошел в кухню, как приник к замочной скважине, загремев лоханками, как гулко отдался в пустой кухне его голос. Она слышала, как глухо отвечала ему Ида. Потом бутсы Пахола загремели из кухни в переднюю.
Когда Ольга вышла в переднюю, Пахол остановился. Они снова стояли друг перед другом. Пахол торопливо сказал:
— Я к вам еще с одной просьбой, панна Ольга.
— Говорите, Ян!
Пахол замялся, затем, переминаясь, еле слышно проговорил:
— Может, вы, панна Ольга, будете так добры и подарите мне на память свою фотокарточку?
Краска проступила на его бледном лице. Он отвел глаза и не смотрел на Ольгу.
— Простите, — прошептала Ольга, ей стало так неприятно и горько, — у меня нет фотокарточки… — Она торопливо сняла брошку, которой закалывала платок на плечах, и протянула ее Пахолу. — Если хотите, Ян, возьмите на память вот это…
Пахол схватил брошку и торопливо спрятал в карман. Потом он вынул ту самую, похожую на старинный дагерротип фотокарточку с Маричкой и двумя детьми, которую он показывал Ольге.
— С вашего позволения, панна Ольга… я был бы очень счастлив, если бы вы… согласились взять себе на память…
— Но, Ян…
— У меня две, — сказал Пахол. — Мне останется другая.
Ольга знала, что другой фотокарточки у Пахола нет. И все же она взяла фотокарточку. Она не могла не взять ее: Пахол отдавал ей единственную свою драгоценность. Пахол отдавал ей все. Ольга взяла фотокарточку и держала ее перед собой, как книгу, которую надо прочесть. Это была книга жизни.