Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
разношерстности, конечно, не было, но что поделаешь: боевой техники не
хватало, и пренебрегать хотя бы одной, пусть устаревшей, лишней машиной не
приходилось.
Первая отдельная авиаэскадрилья, сформированная из летного и
технического состава завода, выпускавшего МиГ-3 серийно, оказалась в этом
смысле в более выгодном положении: у них было девять самолетов одного и того
же, самого современного в те дни типа — МиГ-3.
Командиром первой
Иноземцев, а нашей, второй, — известный летчик-испытатель, мировой
рекордсмен, участник беспосадочного перелета из Москвы через Северный полюс
в Соединенные Штаты Америки Герой Советского Союза полковник Андрей
Борисович Юмашев.
Через много лет после описываемых событий в тихом читальном зале
Центрального архива Министерства обороны я увидел старые листы списков
личного состава эскадрильи — приложений к приказам о ее формировании. Как
положено в подобных случаях, дело шло по инстанции — сверху вниз. Каждая
последующая инстанция выпускала свой приказ, который начинался словами:
«Объявляю приказ. .» (следовало наименование инстанции вышестоящей) — и
заканчивался ссылкой на приложение: списки личного состава. Вот эти-то списки
и отличались, как я обнаружил, читая их, заметным непостоянством. Из двадцати
с лишним летчиков нашего института нужно было выделить в состав эскадрильи
двенадцать, и тут-то и могли возникнуть и, видимо, возникали в
действительности определенные сомнения: кого выбрать?
В самом деле — кого? Ну, разумеется, прежде всего тех, кто уже имел боевой
опыт, успел принять участив в военных действиях. С кандидатурами таких
летчиков спорить не приходилось. Впрочем, их у нас было немного, испытателей, познавших воздушный бой еще до Великой Отечественной войны: сам комэск
Юмашев,
26
затем летчик-испытатель майор Николай Васильевич Гаврилов, воевавший в
Китае, да летчик-испытатель Виктор Николаевич Юганов, отличившийся в боях
на Халхин-Голе, — вот, пожалуй, и все.
Особо бесспорной была позиция Гаврилова — инициатора формирования
наших эскадрилий: именно он подал эту идею командованию.
Итак, три вакансии заполнены. Остаются девять. Кого назначить на них?
Кадровых военнослужащих или командиров запаса? Более опытных или более
молодых и задорных? Больше других полетавших на «мигах» или имеющих
наибольший специфически испытательский опыт освоения нового вообще, в чем
бы это новое ни выражалось? Словом, критериев для сравнительной оценки
кандидатов можно было предложить немало и, если прибавить
во все времена сильнодействующий фактор, как личные симпатии или антипатии
начальства, станет ясно, почему забушевали страсти и за каждые несколько дней, проходивших между выпуском в свет приказов очередной вышестоящей и
очередной нижестоящей инстанции, список личного состава эскадрильи успевал
заметно деформироваться. Кройка и перекройка шли полным ходом. Мы —
молодые летчики, не имевшие ни боевого опыта, ни орденов и регалий, ни даже
сколько-нибудь солидного стажа испытательской работы, — естественно, чувствовали себя наиболее вероятными аутсайдерами. Как всегда в подобных
ситуациях, густо пошли слухи:
— Знаешь, тебя, кажется, вычеркнули..
— Я слышал, что Лешу включили..
— Мне дали попять, что нужны только военные. .
— Юмашев говорил с кем-то по телефону. Я как раз вошел, а он сказал:
«Летчик-испытатель что хочешь освоит. На то он и испытатель. .»
В конце концов начальство приняло мудрое решение: не рубить живое тело
нашего коллектива на части, а взять всех. Не беда, если поначалу на каждый
самолет будет по полтора, а то и по два летчика. О чем речь: попросим — добавят
нам самолетов!
Не знаю, что натолкнуло наших руководителей на подобное, наверное самое
разумное из всех возможных, решение. То ли резонное соображение о той самой, уже упоминавшейся профессиональной летно-испытательной «привычке к
непривычному», позволявшей рассчитывать, что настоящий испытатель во всем
разберется и
27
все освоит, как говорят, па ходу: и ночной полет, и стрельбу в воздухе, и вообще
все, что там еще понадобится. Возможно, сыграло свою роль и другое
обстоятельство: с началом войны резко сузился круг летно-испытательной
работы.
Сузился, наверное, по многим причинам. Но, в частности, я думаю, и потому, что трудно было нам всем тогда, в самом начале войны, представить себе, насколько долго она продлится! В своих воспоминаниях Маршал Советского
Союза А. М. Василевский, возвращаясь к словам Сталина, высказавшего в ноябре
1041 года уверенность в том, что война продлится «еще несколько месяцев, полгода, годик наконец, и гитлеровская Германия рухнет под тяжестью своих
преступлений», отметил, что эти надежды оказались неоправданными: «Да, мы
все страстно желали этого, но действительность была суровее и прогнозы не
подтвердились.. »
Так или иначе, представление о возможной продолжительности войны было