Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
тренажерами, предназначенными для подготовки космонавтов к полетам на
кораблях серии «Союз», и с методиками этой подготовки. Оказалось, что их
общая схема в основных чертах представляет собой развитие схемы того, первого
тренажера (чему, впрочем, особенно удивляться не приходилось, поскольку делал
их тот же самый конструкторский коллектив, а печать индивидуальности авторов
лежит на результатах технического творчества не менее явно, чем на
произведениях искусства
изменений, хотя, конечно, сильно развилась и усовершенствовалась вслед за
усложнением самих космических кораблей, и методика тренировки космонавтов: та же имитация действий в полете, нормальном и усложненном какими-то
отказами техники.
Так что, в общем, подход к этому делу «от авиации» оказался вполне
жизнеспособным.
Впрочем, оно и неудивительно. Недаром говорят, что авиация — мать
космонавтики. Правда, предъявляет свои родительские права на космонавтику
также и
103
артиллерия, из недр которой вышло ракетное дело. И, наверное, не стоит с ней
спорить: в конце концов, каждому ребенку положено иметь двоих родителей. Но
во всем, что непосредственно связано с деятельностью человека в кабине
космического корабля, прямая связь между авиацией и космонавтикой очевидна.
Иногда в сознании людей эта связь претерпевает неожиданную инверсию, вроде той, которая проявилась в словах одной девицы при знакомстве с отцом ее
приятеля: «Ой, как вы похожи на своего сына!» Когда в шестьдесят первом году, через какие-нибудь две недели после полета Гагарина, летчик-испытатель Г. К.
Мосолов установил, поднявшись на 34 714 метров, мировой рекорд высоты
полета, в газетном репортаже написали, что его костюм «был похож на скафандр
космонавта». Позднее нечто подобное писалось и об авиационных тренажерах
(«Совсем как у космонавтов. .»). Словом, в вопросе, кто на кого похож, упомянутая инверсия проявлялась не раз. .
Но вернемся к событиям осени шестидесятого года.
Шестеро молодых людей в форме офицеров Военно-Воздушных Сил вошли в
комнату вслед за Е. А. Карповым.
Все шестеро — стройные, с хорошей спортивной осанкой (не зря в курсе их
подготовки большое место занимала физическая культура), среднего роста: первые космические корабли, в которых каждый килограмм стартового веса был
на счету, накладывали на комплекцию космонавта довольно жесткие
ограничения; это обстоятельство тоже в значительной мере определило состав
первой «шестерки». На правой стороне груди у каждого под значком военного
летчика третьего класса — значок инструктора парашютного спорта с подвеской, выгравированная на которой цифра свидетельствовала, что владелец
выполнил несколько десятков прыжков с самолета: 40, 50, 60.. Вскоре я узнал, что среди этих прыжков большая часть не простые, про которые говорят: вывалился, автомат раскрыл тебе парашют, спустился, ткнулся о землю, вот и
все, — а либо затяжные, с управлением своим телом в воздухе в свободном
падении, либо с приводнением, либо с дополнительным грузом; словом, 104
усложненные. Учил будущих космонавтов парашютному делу замечательный
человек, видный мастер парашютного спорта и, что в данном случае, пожалуй, еще важнее, большой психолог и педагог Николай Константинович Никитин, к
несчастью, вскоре погибший при выполнении экспериментального парашютного
прыжка. Когда я спросил его: «А для чего мальчикам нужна такая солидная
парашютная подготовка? Им ведь все эти штуки проделывать не придется: автомат их на катапульте из корабля выстрелит, другой автомат раскроет
парашют — и вся игра!» — Никитин ответил:
— Не совсем так. Во-первых, мы не знаем, куда их парашют опустит.
Возможно, на высоковольтную сеть, или на дом какой-нибудь, или на железную
дорогу, да еще когда поезд идет, — тут ведь, знаешь, всегда закон наибольшей
подлости действует. Вот и понадобится управлять спуском, отскользнуть от
препятствия. Ну, а во-вторых, это дело для воспитания характера пользительное.
У кого в свободном падении голова ясно работает и руки-ноги слушаются, тот
нигде не растеряется. . Ты-то сам с парашютом прыгал?
— Прыгал.
— Для спорта или когда припирало?
— И так, и так приходилось.
— А затяжные?
— Тоже. Но очень давно — в середине тридцатых годов. Тогда на затяжном
что требовалось? Только время точно выдержать: десять там секунд, или
пятнадцать, или двадцать. Ну и, если закрутит «штопором», руку или ногу
выбросить — вращение прекратить. Вот и все. А всякие там сальто, спирали и
прочее — до этого тогда еще не додумались.
— Вот то-то и оно! А теперь додумались. Наши мальчики по заказу все
фигуры крутят. . Нет, это для характера полезно. Не сомневайся.
Я и не сомневался. Объяснение было убедительное. Что говорить, наверное, в
любом деле воспитание важнее обучения. . Но весь этот разговор состоялся
позднее.
А в день первого прихода будущих космонавтов на тренажер мое внимание
привлекли прежде всего, конечно, не столько их парашютные значки, сколько
хороший, бодрый тонус и та активная заинтересованность, с которой они, кратко, по-военному, представившись, устремились к тренажеру, пытаясь все вместе