Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
Один из нас заметил, что если кличка подопытной собаки так уж обязательно
должна отражать корни наших успехов в космосе, то давайте назовем ее
«Коллективный подвиг советских инженеров и ученых». Коротко и мило.
Неуместной шутке был тут же дан достойный отпор («Потом поостришь!»), но сама идея — Удачу переименовать — получила одобрение. До этого я более
или менее представлял себе причины, порой толкающие людей на перемену
фамилий. Теперь выяснилось, что бывают на
Так или иначе, на новую кличку было объявлено что-то вроде
неофициального блицконкурса. И через час Удача — по поддержанному всеми
предложению космонавтов — уже фигурировала как в устной речи, так и в
официальных документах под именем Звездочка.
163 Под этим же именем она упоминалась и в Сообщении TACС о полете
космического корабля-спутника 25 марта 1961 года. Сообщении, которое было
воспринято читателями и слушателями со спокойной доброжелательностью, но
отнюдь не как сенсационное. Напротив, кое-кто высказывал удивление: зачем
нужно было пускать еще один корабль по точно такой же программе, по которой
уже слетал другой всего две недели назад?
О том, что этот пуск — последняя, генеральная репетиция перед полетом
человека, мало кто знал..
Вот сколько событий — пусть достаточно мелких, по существу никак не
повлиявших на общий ход дел, но тем не менее на какое-то время занявших умы
обитателей космодрома — повлекло за собой присутствие собак на борту
кораблей-спутников.
В отличие от них манекен, как существо неживое (которое, например, объесться чем-либо было не в состоянии), казалось бы, никаких дискуссионных
проблем вызвать не мог. Не должен был.. Однако это только так казалось. Как
вскоре выяснилось, одна из извечных общих проблем моделирования — об
оптимальной мере приближения модели к натуре — проявила себя и здесь.
В одной из комнат пристройки к монтажно-испытательному корпусу
расположились «спасенцы» — представители конструкторского бюро, создавшего катапультируемое кресло и скафандр космонавта. За несколько дней
до пуска корабля-спутника — это было, если не ошибаюсь, как раз в день моего
первого приезда на космодром — они предъявили Королеву и нескольким
«сопровождающим его лицам» все свое хозяйство в собранном виде: кресло и
прикрепленный к нему системой привязных ремней облаченный в ярко-оранжевый скафандр манекен.
Изготовители манекена постарались, чтобы все — во всяком случае, все
доступное обозрению — в нем было «как у человека». А посему сделали ему
лицо совершенно человекоподобное: со ртом, носом, глазами, бровями, даже
ресницами. . Я не удержался от реплики, что, мол, увидев такую фигуру
164 И действительно, было в сидящем перед нами манекене что-то мертвенно-неприятное. Наверное, все-таки нельзя, чтобы нечеловек был чересчур похож на
человека.
Манекены! За годы работы в авиации я не раз имел с ними дело. Почему-то
их называли Иванами Ивановичами, и это прозвище (как и многое другое, унаследованное космосом от авиации) оказалось в ходу и на космодроме.
Мое первое близкое знакомство с Иваном Ивановичем состоялось во
времена, когда только что народившаяся у нас реактивная авиация вызвала к
жизни новые средства спасения — катапультируемые кресла. Тогда-то мне
вместе с моими коллегами и пришлось впервые заняться отстрелом этих кресел с
борта летящего самолета.
Конечно, предварительно кресла были тщательно отработаны на наземной
катапультирующей установке, иначе в испытательной авиации не бывает: все, что
будет испытываться в воздухе, сначала всесторонне исследуется на земле.
И вот я взлетаю на двухместном тренировочном реактивном истребителе
УТИ-МиГ-9. Мое место в передней кабине. А в задней находится манекен.
Повернув голову до отказа, насколько позволял мой собственный шлемофон и
привязные ремни, я мог краем глаза лицезреть своего механического пассажира.
Как и следовало ожидать, он сидел спокойно и ни малейшего волнения по поводу
предстоящего ему катапультирования не проявлял. Метрах в тридцати правее и
немного сзади на другом истребителе идет мой коллега летчик-испытатель В. А.
Быстрое. Как всегда при полете на параллельных курсах, кажется, будто его
машина зависла в воздухе на одном месте: то качнется, то «вспухнет» метра на
три вверх, то слегка провалится впил, но все это вокруг одного и того же
положения — скорость, с которой оба наших самолета, будто соединенные
невидимыми связями, стремительно летят вперед, непосредственно никак не
ощущается.. Еще минута, и мы разворачиваемся на боевой курс. Короткий
радиообмен с Землей («Работу разрешаю. .»), Володя Быстров, целясь через
боковой визир, занимает относительно меня такое положение, чтобы мой самолет
был в кадре, и
165
включает киноаппарат. Протянув левую руку, я перекидываю тумблер отстрела и
в то же мгновение всем телом ощущаю резкий, хотя и не очень сильный удар но
конструкции самолета (это похоже на попадание зениткой). Слышу звук взрыва
(тоже на фоне всех прочих сопутствующих полету шумов не очень сильный), в