Избранное в двух томах. Том второй
Шрифт:
На берегах священной реки. «Уан рупий!» По следам Шехерезады. Храмы и университеты.
Я знал, что в старой белокаменной Москве церквей было «сорок сороков». Я помнил шутливую историю о том, как татарский мулла, состязаясь с Абубакиром Кердеры, известным казахским поэтом прошлого, ошеломил противника, заявив, что в Казани сорок тысяч мечетей.
Но даже эта гиперболическая цифра не подошла бы для решения вопроса о том, сколько же храмов в Бенаресе. Официальная статистика утверждает, что их здесь всего полторы тысячи. Не может быть...
Город буквально наводнен храмами. Они не знают здесь специальных площадей, не претендуют на особые места, в стороне от будничной толчеи. Наоборот, они примащиваются иной раз в самых неподходящих углах, среди тесно сгрудившихся построек, в самом центре столпотворения, где кишмя-кишит народ — мужчины в белых штанах и рубахах и женщины в разноцветных ярких сари, с легкими платками на плечах.
Мимо бесчисленных храмов несется поток велорикш и отрешенно бродят коровы, нисколько не похожие на наших простодушных буренок. У здешних «священных» коров вид аскетический. Они тощи, мосласты, острогорбы. Они меланхолически подбирают кожуру у фруктовых лавок.
В лавчонках недостатка нет. Базар, базар, нескончаемый базар. Чем только не торгуют... И стеклянными браслетами, и какими-то неслыханными целебными травами, и шелковыми шалями. В глазах рябит от пестроты товаров и толпы покупателей. Жилье торговца, мастерская ремесленника — все тут же, в этой лавчонке. И сам хозяин, скрестив ноги, сидит на прилавке.
В Бенаресе мы впервые ощутили подлинный дух Индии, почувствовали, как велика и многолика эта страна с ее древней историей, сложной культурой, своеобразными обычаями. Особенно рельефно было это ощущение после только что увиденной Агры, наполненной памятниками в стиле мусульманского Востока. Здесь, в Бенаресе, наоборот, царит дух индуизма. Может быть, путешественнику-европейцу, воспринимающему традиционные атрибуты Востока в русле привычных общих представлений, и не так бросится в глаза разница между Агрой и Бенаресом. Но для меня лично ясно: это два совершенно разных мира. Ведь я и сам человек Востока, и мне-то уж вполне очевидны отличия одного Востока от другого. Мне даже кажется, что именно на Востоке наиболее ярко выявляются своеобразные, неповторимые черты каждого народа, особенности быта, искусства, мышления. Ведь тенденция к одинаковости, к стандартизации вкусов, образа жизни, манеры мыслить и чувствовать идет не с Востока, а именно с Запада.
И вот уже второй день, как мы пытаемся постичь суть подлинно индийского города Бенареса, уловить его пульс, войти в его ритм. Это трудно. Город так тесен, пестр и многолюден, что окунуться в самую гущу здешней жизни — не простая задача для иностранца. А не окунувшись, не разберешься, что к чему, останешься поверхностным наблюдателем.
Гостиница, где мы остановились, носит звучное имя — «Париж». Это одноэтажное, маленькое, окруженное дувалом здание — совсем неплохой наблюдательный пункт, отсюда можно хоть сколько-нибудь присмотреться к быту города.
Чтобы представить себе степень многолюдия на улицах Бенареса, вспомним московскую толпу на переходах метро в час «пик» предпраздничного дня. Именно такой сплошной поток тесно сбившихся людей движется в Бенаресе по самой середине улицы. По вечерам кажется, что все население выгнали из домов в административном порядке. Просто уму непостижимо, каким образом велорикши находят щели, чтобы вклиниться в этот сплошной живой поток.
Увидев впервые рикшу на улицах Агры, я был потрясен. Здесь, в Бенаресе, от этих рикш в глазах рябит. И я даже слышал серьезные рассуждения о «техническом прогрессе» в этом виде транспорта. Дескать, прежде, как известно, рикша впрягался сам непосредственно в маленькую
Всего только... Нет, к этой картине привыкнуть немыслимо. Человек, впряженный в повозку другим человеком. Это уже не просто мученик, полусожженный солнцем, существо с дубленой кожей и, широкими струями пота на лице. Это — символ бесчеловечности, это живое напоминание о том, с чем нельзя смириться.
Самый медленный и ненадежный способ передвижения в этом городе — это автомобиль. К такому выводу мы пришли на собственном опыте. Чем глубже мы погружались в живое месиво толпы, тем плотнее шли пешеходы и тем невозможнее становилось продвижение нашего вместительного форда, который мог бы без особых усилий развить двухсоткилометровую скорость, а здесь, в Бенаресе, шел сначала темпом велорикши, затем перешел на ослиную трусцу и наконец начал, как стреноженная лошадь, останавливаться через каждые два-три шага. Не случайно в этом городе так мало машин.
Бенарес, колыбель индуизма, стоит на берегу священной реки Ганг. Ее воды исцеляют от всех болезней. Их, эти волшебные воды, набирают в большие кувшины и увозят в ближние и дальние деревни, где все страждущие трепетно ждут святой воды. В Ганге купаются не только для избавления от мук физических, но и для духовного очищения, для того, чтобы освободить свой дух от ненасытных позывов греховной плоти.
Нельзя быть в Бенаресе и не побывать на берегу Ганга. И мы, конечно, отправились туда, дождавшись второй половины дня, в тщетной надежде на то, что жара спадет. Сначала мы ехали в машине. Но в ней добраться до берега не удалось. За несколько кварталов пришлось оставить автомобиль и отправиться дальше пешком, буквально проталкиваясь локтями сквозь нескончаемые толпы народа.
Внезапно и стремительно спустилась южная ночь. На черном плюшевом небе зажглись звезды. Мы движемся в общем потоке, не спрашивая о дороге, уверенные, что толпа вынесет нас к Гангу. А вокруг, несмотря на ночь, все кипит и кипит торговля. По обе стороны улицы, по краю тротуара, поджав под себя ноги, сидят гусиным рядком бойкие торговцы. Их товары разложены на циновках, на холщовых мешках. Бесконечные лавчонки, лотки теснят друг друга, сталкивают в глубину тротуара. Непременный атрибут улицы — все те же коровы, которые бродят, покачиваясь, обводя всех своим отрешенным философическим взглядом.
— Далеко еще до Ганга?
— Квартала три будет.
Чем ближе к священной реке, тем больше уличная картина напоминает кочевье старого казахского аула. Только куда многолюднее. Вспоминаются и пушкинские цыгане. «Они сегодня над рекой в шатрах изодранных ночуют...» Тут и шатров-то нет. Прямо на расстеленных мешках лежат мужчины в ожидании ужина. Женщины готовят еду тут же, на железных печурках вроде пресловутых «буржуек» времен нашей гражданской войны. Полуголые или совсем голые ребятишки пищат и цепляются за материнские подолы. Почти все дети попрошайничают. И многие делают это уже вполне профессионально. Маленькие оборвыши наметанным глазом сразу различают иностранца, и тогда уже нет прохода. Окружив нас плотным кольцом, они протягивают сложенные лодочкой ладошки. Дитя, вымаливающее милостыню... Вот это подлинно экзотическое зрелище для нас!
Некоторые ребятишки уже догадались, что подаяние будет тем щедрее, чем больше сумеешь выделиться из ряда, привлечь к себе внимание. Тщедушное голенькое тельце девятилетней девчушки размалевано белыми полосами, точно шкура тигренка. Той же краской разрисовано и все ее лицо. Подглазницы густо вымазаны красным. Грязные, засаленные коротко остриженные волосенки топорщатся ежиком. Маленькое страшилище не протягивает руку, а слегка шлепает прохожих хлопушкой-мухобойкой. Потом выразительно тычет себе грязным пальчиком в рот.