Избранное. Молодая Россия

Гершензон Михаил Осипович

но точно так же он скажет и о душевном состоянии:

По сердцу пламень пробежал,Вскипела кровь,

и даже в совершенно переносном смысле, – когда книгопродавец говорит поэту:

Вам ваше дорого творенье,Пока на пламени трудаКипит, бурлит воображенье;Оно застынет, и тогдаПостыло вам и сочиненье;

то есть Пушкин отчетливо изображает – внизу горящее пламя труда, и над ним кипящее, бурлящее от жара воображение, понимаемое,

следовательно, как жидкость. То же и в черновой «Графа Нулина», где снова живой образ рождает сравнение:

Не спится графу– бес не дремлет,Вертится Нулин – грешный жарЕго сильней, сильней объемлет,Он весь кипит как самовар,Пока не отвернула кранаХозяйка нежною рукой,Иль как отверстие волкана,Или как море под грозой.

В противоположность предыдущему образу это – жар не под вместилищем жидкости, а разгорающийся внутри его. В сознании Пушкина переносный смысл слов тождествен с их конкретным смыслом; поэтому его метафора часто двойственна: конкретный образ как бы сам, помимо воли поэта, вызывает на сцену своего двойника – противоположный конкретный образ, – например:

К чему нескромным сим убором,Умильным голосом и взоромМладое сердце распалять?

и восемью строками ниже:

Невольный хлад негодованьяТебе мой роковой ответ;

или:

Но чем он более хитрит,Чтоб утушить свое мученье,Тем пуще злое подозреньеВозобновляется, горит;

или о «мечтах невозвратимых лет»:

Во глубине души остылойНе тлеет ваш безумный след;

или:

Родился он среди снегов,Но в нем страстей таился пламень.

Последние два стиха, взятые из черновых «Кавказского пленника», любопытны еще в другом отношении. Метафора Пушкина всегда преднамеренна и полновесна; он не мельком воскрешает в слове его конкретный смысл, – нет: этот образ ему нужен, и он рисует его во что бы то ни стало. Иногда эта работа над образом слова стоит ему труда, но он не отступает. В черновой было сначала:

Родился он среди снегов,Но в нем пылал восторгов пламень,

второй стих был потом дважды изменен:

Но в нем страстей таился пламеньНо в нем пылает… пламень скрытый.

Очевидно Пушкин дорожил антитезой «снег» и «пламень». Черновые Пушкина изобилуют такими примерами. В черновике стихотворения «К Чаадаеву» было:

Но в нас горит еще желанье,

в чистовой

Но в нас кипят еще желанья:

в черновой «Онегина»:

Нет, рано чувства охладели.

в печати:

Нет, рано чувства в нем остыли:

в черновой:

Нет,

пуще страстью безотраднойОни вспылали (Татьяны томные мечтанья),

в печати:

Нет, пуще страстью безотраднойТатьяна бедная горит;

в черновой эпилога к «Руслану и Людмиле» было:

Но вдохновенья жар погас,

в печатном тексте:

Но огнь поэзии погас:

в одной из ранних редакций стихотворения «Каверину» было:

Простимся навсегдаС Венерой пламенной,

в другой

С Венерой пылкою:

в черновике пятой песни «Руслана и Людмилы» было:

И неприметно хладный сон.

в чистом виде:

И неприметно веял сонНад ним холодными крылами.

Это длинное предисловие было необходимо, чтобы открыть доступ в мышление Пушкина. Его мышление есть созерцание; оно сложено из живых, подвижных, зрячих слов, оно живет их жизнью. Кто, читая его живое слово, воспринимает мертвый знак отвлеченного понятия, тот естественно видит не молнию, а ее окаменелый след, громовую стрелу.

Войдем же в его созерцание через слово, и осмотримся. Без сомнения, у Пушкина, как у всякого человека, была своя метафизика, то есть целостное представление о строе и закономерности вселенной: без такой «основы» невозможно даже просто осмысленное существование, тем более – творчество. Можно с полным правом говорить о системе метафизических воззрений Пушкина, сознательных или безотчетных, и сравнительно легко восстановить ее на основании его поэзии, потому что ею, разумеется, определены все линии его умозрения и творчества, начиная от его общих идей и композиции его картин, кончая его словарем и метрикой. Но эту задачу я должен предоставить другим исследователям, в надежде, что их широкие и неизбежно зыбкие обобщения совпадут с моими более узкими наблюдениями и найдут в них опору. В той неисследованной области, где я нахожусь, необходимо идти твердым шагом от одной видимой вещи к другой: а в поэзии единственно-конкретное есть слово [79] .

79

Для дальнейшего приняты в расчет только стихотворные произведения Пушкина, как наиболее достоверные свидетельства его непосредственного созерцания – притом только с 1816 года.

I

Пушкин только два или три раза определенно, да столько же раз мимоходом, выразил свое представление о сущности бытия, но скудость этих заявлений возмещается их полной отчетливостью. Их общий смысл не оставляет сомнений: Пушкин, подобно Гераклиту, мыслил Абсолютное как огонь. Вот как он изображает запредельный мир, то есть чистое бытие:

Ужели там, где все блистаетНетленной славой и красой,Где чистый пламень пожираетНесовершенство бытия…(«Ты, сердцу непонятный мрак») [80]

80

Стихотворение имеет заголовок «Таврида» [Ред.].