Избранное. Повести и рассказы
Шрифт:
– Врешь!
– заорали в один голос из ямы Васичкин и Тыртычный. Они, наконец, перегрызли каблуки и путы. К тому же им пришлось выдержать борьбу с семью смертными грехами, которые разбежались по всему двору. Грех Пьянства подвернулся под руку Тыртычному, и тот с удовольствием отломал ему чугунную ножку: пусть-ка попрыгает!
– Врешь!
– кричали Васичкин и Тыртычный.
– Кто же, если не он? А? Так не бывает!
– Как кто?
– совершенно искренне удивился Павел Янович.
– А вот же тут у нас стоит товарищ из высокоуглеродистого материала, - он указал на чугунного всадника.
–
Всадник зловеще захохотал и гулко ударил себя в грудь дубиной. Потом медленно, раздельно заговорил на скрежещущем незнакомом языке. Слов никто не разобрал, но всякий понял, что ничего хорошего впереди не маячит, что вот теперь-то как раз и начнется самое страшное, что чугунные уста гласят самую жестокую правду, что все кончено.
– Мы создадим все необходимые условия!
– старался перекричать страшный голос Павел Янович.
– Полное государственное обеспечение, зеленый паспорт! Если вплотную встанет вопрос о человеческих жертвоприношениях, мы поднимем его на ближайшем же заседании и решим в положительном смысле...
Чугунный палец указал на самого оратора, и Павел Янович в ужасе побежал в толпу с явной целью слиться наконец с массами целиком и полностью. Но санитары предали своего начальника с такой скоростью, что даже сами не заметили, как он был впихнут в первый ряд, чтобы познать пожатье чугунной десницы.
24. УЖО ТЕБЕ!
Залубко зажмурился и ждал удара. Но удара не последовало. К подножию памятника вышел дядя Саня.
– Ты чего рычишь?
– спросил он негромко.
– Ты думал, я тебя в чугунном виде не признаю? Поди, и ты меня помнишь? Не забыл еще? Ножка-то болит? Это, ребята, мой давний знакомец...
И он рассказал всему личному составу, кто такой этот самый чугунный всадник, откуда взялся, что символизирует, зачем вокруг него выстроили сначала стену, а потом и Заведение, почему кирзовую крупу приходится завозить из Гренландии и на какие шиши, что в действительности произошло на Савеловском вокзале в далеком году, откуда под зданием такая пропасть крови, и во что обошлась обитателям Неделя донора. Дядя Саня приводил при этом такие подробности из биографии чугуняки, что толпа ахала, а чугуняка поеживался. Верить было страшно, а не верить - нельзя.
– Не-ет!
– отчаянно возопил нарком Потрошилов.
– Неправда! Почто тогда и жить - все псу под хвост!
– А управиться с ним можно так, - продолжал дядя Саня.
– Надо только крикнуть всем погромче: "Ужо тебе!"
Всадник охнул, вонзил чугунные шпоры в живые бока, и конь, визгливо заржав, спрыгнул с пьедестала. Дядя Саня успел еле-еле отскочить. Чугуняка замахнулся своей дубиной.
Тут из толпы выскочил Тихон Гренадеров и крепко рванул коня за поводья. Конь взбрыкнул изо всех сил и выбросил всадника из седла.
Вот мы смеялись над вокальным достоинством санитаров, а оно еще как пригодилось! Санитары заревели на разные голоса:
– У-жо-те-бе! У-жо-те-бе!
Спешенный всадник еще пытался достать Тихона ужасной дубиной, но его босые ноги все глубже и глубже уходили в почву. Спасаясь
– У-жо-те-бе! У-жо-те-бе!
– скандировала вся толпа.
Вот уже скрылись узорные персидские шальвары, вот и по грудь погрузился всадник, только дубина его месила кровавую грязь. Вот осталось только одно чугунное личико, вот уже и шапочки страшной не видно...
Тут загудела и сама земля, и Заведение тяжко, со всхлипами стало уходить вниз - этаж за этажом. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, потом - со скоростью клети лифта. Обитатели стали кричать, что все их личные вещи пропали, но чего уж там, какие там вещи!
Санитары перемешались с неохваченной массой, прятались и цеплялись за рядовых обитателей, словно и самим им, санитарам, было суждено последовать в тартарары за всадником и зданием.
Наконец мелькнул последний, недостроенный этаж - и толпа людей оказалась в чистом поле, окруженная четырехугольным кровавым рвом.
Неба над головой было более чем достаточно, в нем плыли облака, птицы и, в немыслимой высоте, дутый Кузьма Никитич. По ту сторону рва, там, где были Стальные ворота, стояла сторожка невидимого вахтера Иннокентия Блатных. Сторожка была неплохая, двухэтажная, отделанная мрамором, с гаражом и баней. Даже сквозь стены было видно, какая внутри роскошная обстановка. Но сам невидимый вахтер так и остался невидимым - только и слышали, как захлопнулась за ним дверца золотого "роллс-ройса", выигранного вахтером у императора Бокассы в очко.
– Товарищ Блатных!
– кричал Павел Янович.
– Немедленно вернитесь и представьте финансовый отчет.
Иннокентий остановил машину, крикнул в мегафон, какую часть вахтерского тела он рекомендует использовать Павлу Яновичу в качестве финансового отчета, и рванул с места.
– Транспорт только для руководящего состава...
– пискнул Залубко и осекся. Ров был шириной метров восемь.
– Товарищи, без паники!
– инициативу в свои руки захватил Друбецкой-заде.
– Наши исторически сложившиеся структуры еще никто не отменял. С минуты на минуту ожидается прибытие инструктора райкома - нашего непосредственного куратора. Только что получено соболезнование от племен Берега Берцовой Кости. Приветственную телеграмму прислали труженики треста столовых и ресторанов. Покойный президент США Эйзенхауэр выслал десять самолетов с сухим пайком. Санитарную службу прошу срочно собраться на закрытое заседание по поводу текущего момента и (он покосился на деморализованного Залубку) разбора персонального дела. Остальным заткнуть уши!
Дядя Саня в ответ на это воспроизвел с большой точностью реплику беглого вахтера и добавил:
– Санитаров не бить - и так юшки хватает!
– Мостки надо строить, - сказал кто-то.
– Или плот.
– А трибуну разберите да стройте, - сказал дядя Саня.
– Ну, Тихон, как дальше жить будешь? Без памяти-то снова упрячут!
– Нет, Александр Васильевич, - отозвался с коня Тихон.
– Я теперь что надо вспомнил. Адрес вспомнил: проспект Дилетантов, дом восемь, квартира сорок. Там кадра живет.