Избранное. Том 1
Шрифт:
У Замана перехватило дыхание. Он встал с постели, открыл окно. Полная луна светила с неба. Неподалеку в цветнике прозвучал голос соловья. На память пришла ночь в Кульдже, когда они вдвоем с Халидой слушали в саду соловья и светила такая же луна. «Халидам! — мысленно обратился к ней Заман, повернувшись туда, где пел соловей. — Если бы все стали свободными, то были бы свободны и вы. Я сейчас как одинокий журавль в пустыне, не знаю, куда лететь. И вы, быть может, покорились, потеряли надежду, что исполнятся заветные мечты… Одинок я. Не могу протянуть вам
— Все еще не спите, Заманджан? — внезапно раздался голос Сопахуна.
Заман молча уставился на него.
— Ну как, головная боль утихла? — Сопахун подошел ближе, будто любящий старший брат положил ладонь на лоб Замана.
— Спасибо, голова болеть перестала.
— Идемте ко мне. Я заказал старухе кисло-сладкий рисовый суп с мясом.
Заман уступил уговорам. Комната Сопахуна была такая же тесная, как у Замана, и сырая.
— Садитесь ближе к столу, — пригласил Сопахун, он принес две глиняные чашки с супом.
— Вкусно, — похвалил Заман. — Старушка такая же мастерица готовить, как моя мама.
— Что может сравниться с едой, приготовленной материнскими руками? — вздохнул Сопахун. В его словах слышалась тоска, и Заман вздохнул. Но чтобы не растравлять Сопахуна, повернул разговор: — Какие новости?
— Похоже, что пока остановимся здесь. Махмут Шевкет уехал в Хотан.
— Вот как? — удивился Заман. — А зачем?
— Чего не знаю, того не знаю. Горячего примешь — вспотеешь и остынешь.
— Как меня оттерли в сторону, так и я ничего не знаю, что у нас делается, — раздраженно произнес Заман. — А вы все-таки постоянный спутник хаджи-ата и имеете отношение к тому, что они замышляют.
— Все еще не ясно, куда двинемся, где встанем. Ясно только: у хаджи-ата голова пошла кругом.
— Конечно, такой разгром…
— Да. И все беды от раздоров и пакостей. Не вмешайся недавно мы с Моллахуном, и вас бы…
— Знаю. Изуверы вроде Хатипахуна тревожатся, что я материалист-безбожник. Если б я достиг этого — чего еще желать! Не боюсь злобных доносчиков, страшно, что все наши усилия впустую, милый Сопахун!
— И я не знаю, какой будет исход. До последнего времени следовал за старшими, верил в них…
Заману нравилось, что Сопахун говорит о себе без утайки. Прямодушный кумульский парень принял Ходжанияза за «духовного отца» и поверил — тот ведет по пути справедливости. Сопахун взял в руки оружие с самых первых дней кумульского восстания и был убежден, что борьба Ходжанияза против угнетателей принесет народу освобождение. Но в чем будет это освобождение, как оно осуществится, об этом он не задумывался. По представлениям Сопахуна, достаточно уничтожить китайскую тиранию — и делу конец. Однако мало-помалу, погружаясь в водоворот событий, он начал понимать: путь до эпохи свободы не близок и усеян острыми колючками. У него открылись глаза и на то, что «духовный отец» Ходжанияз, которому он предан, оказался неспособным преодолеть преграды, и теперь Сопахун
— Выходит, мы уже не скрываем, что мы в тупике? — спросил Заман.
— Скрыли бы, да отовсюду выпирает.
— Поднимать народ на неорганизованную «революцию», без руководящей и направляющей партии, — преступление, — повторил Заман завещание Пазыла. — Вот потому-то мы ничего не добились. По этой причине мы привели народ не к свободе, а к пропасти, к угрозе еще большего угнетения, обрекли на напрасную резню!..
— Будь сейчас Пазыл-ака, мы, наверное, не попали бы в такое тяжелое положение, а?
— Сказанное им было лишь пожеланием, истиной, не воплощенной в жизнь. Мы знаем, что и сам он поздно пришел к такому заключению и высказал его перед смертью. Если бы партия была создана в начале восстания, мы не блуждали бы разобщенно, как сейчас…
— Правильно, Заманджан. По своему невежеству и неопытности мы с самого начала допустили ошибки — и немало…
— Как говорят, «битый будет осмотрительным». Мы еще окрепнем, мы найдем пути к свободе!
Эта надежда — и только она — давала им силу жить, и Заману, и Сопахуну…
Глава семнадцатая
Когда Сопахун вошел, Ходжанияз был одет и ждал его.
— Пришли? — коротко спросил он.
— Пришли. Сидят в приемной.
— Накажи джигитам: пусть никого не впускают. Сам от двери ни на шаг.
Ходжанияз вышел в приемную. Юнус и Турди вскочили на ноги, склонились в приветствии. Юнус поднес руки Ходжанияза к глазам, осведомился о здоровье и самочувствии.
— Садитесь! — произнес Ходжанияз, не выносивший излишней церемонности, и опустился на ватное одеяло. Юнус и Турди сели перед ним. — Слизь-скользь не разводите, говорите правду, зачем пришли, — хмуро сказал Ходжанияз.
— Мы не намерены, хаджи-ата, заниматься пустыми разговорами. Скажу прямо: мы представители Шэн Шицая.
— Знаю, что вы послы, вот и принял. Не тяните, говорите открыто.
— Шэн Шицай хочет заключить соглашение с вами, хаджи-ата.
— Хм… — Ходжанияз чуть подумал, ухватив, как обычно, кончик бороды. — А сдержит ли обещания нечестивый обманщик? — уставился он на Юнуса.
— На этот раз он пообещал подписать официальное соглашение при свидетелях.
— Что предлагает нечестивец? Или, как и прежде, дурачит пустыми посулами?
— Создать объединенное правительство на основе участия обеих сторон. Вам — пост заместителя председателя. Махмуту Мухиту — место командующего национальными войсками в Кашгаре, остальным — департаментские и окружные должности, смотря по положению…
— Только-то? Нет, я должен быть председателем. Не согласится — пусть пасет свиней этот нечестивец!
Юнус почуял склонность к соглашению, потому что его предложение не было отвергнуто сразу. Он проговорил:
— Я уйгур. И считаю: продавать интересы уйгуров — тяжелее смерти…