Избранное. Том 1
Шрифт:
Турап узнал о гибели Рози несколько позже, и от мысли, что потерял единственного оставленного отцом родного человека, сердце облилось кровью. «Розек, Розек-старший… куда ты ушел, родной? Убивать кротких, веселых, как ты, — у кого, безжалостного, рука поднимается?» — горестно повторял он. Наконец, поручив детей божьей воле, Турап завернул в кушак четыре-пять кукурузных лепешек и отправился в Янгисар, где нашел свое успокоение Рози. У Песчаных ворот его схватили разведчики Ма Цзыхуэя и еле-еле выпустили после трех дней заключения.
«Что
Когда Турап добрался до лавки Тохти, он зарыдал в голос. Мастер знал о горе друга, сидел тихо, давая Турапу вволю выплакаться.
— Предали земле? — спросил он, когда Турап умолк.
— Заманджан стоял над могилой, похоронили…
Друзья притихли, словно пряча друг от друга скорбь.
Тишину в лавке нарушало лишь царапание мышей да стрекотание сверчка, угнездившегося в сыром углу у сточного отверстия.
— У меня, — поднял голову Тохти, — есть немного горчичного масла. Возьми на поминки по духу усопшего.
— А я сколько мотался по городу, думал найти хоть каплю…
…Турап нес домой два цзиня масла и около десяти цзиней муки. Все-таки нашлась возможность прочесть отходную молитву и приготовить обязательные для обряда тонкие поминальные лепешки, которые жарят в масле. У самых его дверей торчал, как кривой столб, придурковатый Масак, он преградил дорогу:
— Где спер, Динкаш?
Турап обмер. Он в жизни своей не присвоил ни единого чужого гроша!
— Не бойся, Динкаш! Ты еще убедишься, что я любую тайну проглатываю, как котенка.
— Что по ночам шатаешься?
— А то, что топай со мной мелкой рысью! — приказал Масак.
— Да ты чего? — перепугался Турап. Он слышал, будто когда дунгане вошли в Кашгар, Масак вертелся около них, помогал зарывать трупы и вообще сблизился сними.
— Не виляй хвостом, шагай со мной, говорю, Динкаш!
— Скажи правду, Масак, ты поведешь меня убивать?
— Ты станешь богачом.
— Милый, не дурачь, скажи толком.
— Пойдешь — узнаешь. А по правде — я сам ничего не понимаю. Ну, идем со мной.
Турап безропотно занес поклажу домой и вышел.
…Когда Масак ввел Турапа, Турди ел пельмени, обмакивая их в кислое молоко. Он вытаращил глаза и махнул вошедшим рукой — туда, где можно сесть.
Поздоровавшись, Турап присел, подобрав под себя ноги. «Вот и увидел я уйгура, который не пригласил к столу человека, пришедшего во время еды. Ой обжора, да он глотает не жуя, будто кто отнимет!»
— Эй, придурок! Садись-ка, чем торчать кочерыжкой! — пробурчал Турди Масаку, тот не решился сесть без хозяйского дозволения.
Масак грузно, как верблюд, опустился на пол.
Турди, наверное, не в силах доесть оставшиеся несколько пельменей, взглянул на Турапа:
— Похоже, проголодался, подвигайся ближе, — наконец-таки оказал он внимание гостю.
— Спасибо, я, сыт, — ответил Турап. А сам, не в силах оторвать глаз от посыпанных черным
— Ну, тогда выпей чаю.
— С удовольствием! — Турап принял в руки пиалу.
— Ты знаешь тропу на Яркенд? — спросил Турди.
— Ха, — невнятно ответил Турап.
— Я верю тебе и потому говорю. Есть и другие, но я призвал тебя, потому что доверяю.
— Я не понял, о чем вы говорите, байвачча, — Турап прикинулся простачком.
— Покажешь дорогу. Но чтобы об этом не знал никто, кроме нас троих, понял?
— У меня восемь детей, байвачча, я не могу их оставить ни на день.
— Об этом не тревожься, твоим детям дам еды на год, — заверил Турди.
— Так это дело на целый год? — перепугался Турап.
— Да нет же, самое большое на неделю. За неделю ты добудешь пропитания на целый год, чего тебе еще надо? Сверх того получишь одежду на семейство.
— Время тревожное, случится что-нибудь, и мои восемь деток…
— Хватит, Динкаш, не скули! — прикрикнул Масак.
— Там, где я, опасности для тебя ни на волосок не будет. На, потратишь на детей, а завтра в это же время придешь сюда, — Турди вынул из кармана горсть монет и положил перед Турапом.
— Байвачча, — Турап еще надеялся на избавление, — пусть деньги пока полежат, я с матерью детей моих…
— Слюнтяй! — Масак, подскочил, словно намереваясь придушить Турапа. — Разве мужчина ищет ума у бабы?
— Не болтай попусту, Турап. Не согласишься по-хорошему — отведаешь плохого, — припугнул Турди.
Турап не знал, как быть. «Подлец Турди, похоже, дунганский прихвостень. Не соглашусь — выдаст им…»
— Положи деньги в карман! — приказал Турди и сам засунул их Турапу. — Масак, возьми из кладовой мешок муки, бочонок масла и доставь к нему домой.
…Следующей ночью Юнус, Турди и Турап отправились в Яркенд.
Полночная луна заливает окрестности призрачным светом. В комнате светло от ее лучей. Ветерок колеблет ветви тутовника, и они словно веером обмахивают лунный лук. Заману не спится. Очутившись в одиночестве, он пытался связать в один узел все события своей жизни, начиная с детства, чтобы прийти к какому-то заключению, но, запутываясь в паутине бесконечных вопросов, терзался. «Как многие, кинулся я в водоворот, — шептал он, — и чего же добился? Водоворот вышвырнул меня на берег. Что делать теперь? Бросить оружие, вернуться в Кульджу, к прежнему ремеслу? Неужели так завершатся три года мучительной борьбы? Ох ты… вот тебе независимость родины, народная свобода…» Заман иногда ощущал в себе силы, способные преодолеть на пути любые преграды, потом вдруг чувствовал себя одиноким, жалким, безвольным, утратившим способность бороться, безнадежно отчаявшимся. «Был бы жив Пазыл-ака, что было бы? Наверное, создал бы партию, которая организовала бы народные массы и привела их к освобождению родины. Кто поведет народ по верному пути, который Пазыл-ака только указал? Сабит? Бугра? Махмут? Ходжанияз? Или возникающие из неизвестности, таинственно появляющиеся нечистые руководители-пришельцы?»