Избранное. Том 2
Шрифт:
Но вот наступило время молитвы, староста Норуз в последний раз все оглядел, проверил. Хотелось ему хоть кончиком языка попробовать кушанья, одним своим видом и запахом разжигавшие аппетит, но нельзя — ураза!.. Кое-как прочитав молитву, Норуз присел на супе — небольшом возвышении возле ворот — и начал поджидать гостей. Ждать пришлось ему недолго: вскоре на дороге, ведущей из города, показалось несколько всадников.
— Эй, бездельники! — завопил Норуз охрипшим голосом. — Встречайте гостей!.. Да коней, коней примите!..
«Бездельники» бросились к воротам…
Проскакав по улицам Дадамту, лошади подняли
— Салам, господин дорга-бек, — сложив на груди руки, приветствовал Норуз Абдуллу. Тому слуги помогали сойти с седла, а это было нелегким делом и для слуг, и для самого Абдуллы.
— Не угодно ли перед вечерней трапезой отдохнуть в холодке? — изогнулся в поклоне Норуз, когда гости прошли во двор. Абдулла-дорга ничего не ответил, но, насупив брови, последовал за хозяином в сад. За Абдуллой неотступно следовали трое прибывших с ним спутников. Их налитые кровью глаза и устрашающий вид любого могли привести в трепет.
— Наверное, вас предупредили о нашем выезде? — спросил дорга, усаживаясь на толстую корпачу.
— Конечно, кое-что слышали, мой бек… — Норуз стесненно хихикнул.
— Этот разбойник Ахтам со своей голоштанной сволочью — наказание, посланное аллахом на наши головы, — продолжал дорга.
— Верно, верно…
— Отец ходжа и длиннобородый дарин поручили мне изловить Ахтама…
— Надо думать, уж теперь этому вору никуда не деться, — поддакнул Норуз.
— Есть и еще кое-какие заботы, но о них после. А пока немного передохнем. — Абдулла широко зевнул, стараясь зевотой подавить проснувшийся голод.
— Конечно, конечно, мой бек. — Норуз подложил дорге под бок пару пуховых подушек. На этом беседа оборвалась. Но по мере приближения часа вечерней трапезы у именитого гостя сохло во рту, глухо урчало в огромном животе, и Абдулла, который славился чревоугодием, начинал терять последнее терпение, чувствуя аппетитный аромат, доносящийся в сад со двора, где булькали котлы и звякала посуда. Солнце, однако, медлило на горизонте, и в его предзакатных лучах особенно соблазнительно алели, готовые под собственной тяжестью сорваться с ветвей налитые персики и нежные груши…
В саду появился Бахти, жирное лицо его так и лоснилось от улыбки.
— Салам алейкум, отец дорга! — проговорил он, почтительно приложив к груди руки.
Дорга в ответ кивнул, но не промолвил ни слова.
— Отправили ли мальчика послушать азан [111] , Бахти? — спросил Норуз у сына, превосходно понимая состояние дорги.
— Да, да, уже, отправили, — отвечал Бахти, перехватив едва заметное подмигивание отца, и бросился во двор.
Дорга как будто проснулся от этих слов, поднял голову, посмотрел на запад. Солнце нехотя склонялось к закату.
111
Азан — призыв к молитве.
— Где будет угодно приступить к трапезе, мой бек, здесь или в гостиной?
— Мне все равно, — нетерпеливо отозвался Абдулла. Можно было заключить, что он готов направиться хоть на конюшню, лишь бы поближе к пище.
Длинный низенький столик посреди гостиной был сплошь уставлен разными яствами. Пока гости
112
Начальные слова праздничной молитвы.
Начали с того, что выпили по пиале чая, закусывая фруктами. Дальше подали мелко накрошенную лапшу. Затем сменилось несколько кушаний: жирная самса — жарким из курицы, жаркое — шашлыком. Никто не отказался отведать и то, и другое, и третье. Перед тем как приступить к главному, ответственнейшему блюду — благородному плову, — полагалось произнести вечернюю молитву. Гости приступили к обряду. Но отяжелевший от пищи и питья Абдулла оказался не в силах самостоятельно совершить омовение. В таких случаях дома ему приходили на помощь жена или слуги, сегодня их заменил Норуз. Дорга вначале испытывал неловкость перед малознакомым человеком, но староста Норуз угодливо приговаривал: «Не беспокойтесь, мой бек. И вы и я — мы оба мужчины». Абдулла читал молитву сидя. После молитвы принесли плов с мясом перепелов. Все засучили повыше рукава и с таким азартом накинулись на еду, словно никто перед этим не отведал ни кусочка. Дорга, налегая на стол животом, ни разу не разогнулся, пока стоящая перед ним большая тарелка не опустела. Только тогда он откинулся назад и тяжело рыгнул.
— Пусть Бахтиахун никуда не уходит, — распорядился он, приступая к дыне.
— Конечно, конечно, мой бек, — отвечал Норуз.
Тут Абдулла закашлялся, поперхнувшись куском дыни, — ломоть, который он держал в руках наготове, выпал и соскользнул на пол. Дорга только теперь как будто почувствовал некоторую неловкость, обтер потное лицо полотенцем и отодвинулся от стола. Но лиса Норуз прикинулся слепым:
— Я велел охладить кумыс в родниковой воде, не хотите ли отведать, мой бек?..
— Можно бы немного подождать… Но если ты просишь — что же… — Дорга нахмурился, оглядывая своих людей, которые, не отрываясь, уплетали дыню ломоть за ломтем.
Трижды появились на столе деревянные чашки, наполненные кумысом, но беседа все не клеилась. Наконец дорга объявил, что пора перейти к делу.
— Готов внимать вам обоими ушами и сердцем, — преданно отозвался Норуз, умильно уставясь на Абдуллу. Бахти тоже не отрывал глаз от дорги.
— Здесь все свои, можно говорить начистоту?..
— Именно так, мой бек, — считайте, что все мы — ваши вернейшие рабы!
— Завтра сюда прибудет рота солдат.
— Рота солдат?.. О-о!..
— Я буду возглавлять эту роту, — дорга закрутил усы.
— Само собой, мой бек, само собой, — поддакнул Норуз.
— Бахтиахун покажет нам дорогу.
Бахти поднялся с места. Он так трепетал перед Абдуллой, что при словах «покажет нам дорогу» почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри.
— Есть еще одно задание, — продолжал Абдулла, рыгая. — Ваши места превратились в гнездо отъявленных смутьянов…