Избранное. Том 2

Самади Зия Ибадатович

— Кто из вас поедет сейчас со мной? — строгим голосом спросил Гани.

— Куда опять? Снова на свою голову приключений ищешь? — заволновался старший брат.

— Не дури, не дури, себя не жалеешь, так хоть нас пожалей, — застонал Амат.

— Да вы сами себя, не переставая, жалеете! И чего добились?! Что толку сидеть дома да лить слезы, проклиная баев. Я не могу так жить! Не могу!

Гани стремительно встал и направился к выходу. Он не мог больше бездействовать, хотя вовсе не знал, принесет ли его поступок землякам пользу или новое горе. Он просто должен был бороться, а других путей помочь людям,

страдания которых терзали его, он не знал.

Подумав, батур взял с собой лишь одного спутника — Махаматджана.

В сумерках они достигли Токкузтара, остановились у низенького домика.

— Замерз? — спросил Гани у Махаматджана, слезая с коня.

— Не спрашивай, — задыхаясь, ответил тот. — Весь трясусь от этого холода.

— Сейчас выпьем чаю, согреемся, — батур постучал в плотно запертую калитку. — Эй, Сай Шансин, ты дома?

— Что-то медлит твой китаец. Может, открывать не хочет?

— Что ты — узнает мой голос, без штанов прибежит. Я тебя в какой попало дом не приведу! Увидишь, как нас встретят, да и все новости узнаем…

Хозяин лишь слегка приоткрыл ворота, словно дело происходило в осажденной крепости, но, узнав гостя, распахнул их настежь:

— Гани!.. Моя чувствовал, моя знал, что ты приедет! Ну давай, проходи, проходи, дорогой. Вон там привяжут коней. Сяогуй [23] ,— крикнул хозяин.

Тут же появился маленький мальчик и отвел коней в глубь двора. Хозяин же, фонарем освещая дорогу гостям, повел их к дому. Дверь в него была так низка, что Гани втиснулся с трудом. Усевшись в комнате, гости осведомились о здоровье хозяина, тот в свою очередь расспрашивал об их делах.

23

Сяогуй — чертенок (китайск.).

— Мы к тебе поздно, ты не сердишься, Сай Шансин?..

— Ну что ты, что ты, ты — друг, моя всегда рада тебе и твоим друзьям.

Китаец быстро заварил крепкого чаю, а потом протянул гостям длинную трубку.

— Вот спасибо, Сай Шансин, как раз угадал. — Гани жадно затянулся и передал трубку другу.

— Твоя хорошо сделал, что приехал. Моя хотел завтра к тебе ехать. Очень многа всяких дел… Многа.

— Что случилось? Говори!

— Не торопись, не торопись, что будете кушать?

— Что подашь, то и будем, мы неприхотливы.

— Э, нет, не все будете, вы же мусульмане. Я скажу, чтобы барашка привели, — засмеялся китаец.

— Ну что, тыква, хоть барана-то сможешь зарезать? — обернулся Гани к приятелю. — Или руки все от холода дрожат?

— Да я сейчас этими руками верблюда зарежу, если мне его съесть дадут, — отозвался Махаматджан.

— Ну, тогда берись за дело. Всего барана и брось в котел, раз он для нас предназначен.

— Правильна, правильна, — закивал китаец, выводя Махаматджана из комнаты.

Уже давно не слезавший с коня Гани порядком притомился. И теперь, в теплой комнате, его разморило.

Их хозяин, китаец по фамилии Сай, вырос в Токкузтаре, всю свою жизнь был накрепко связан с уйгурами, прекрасно знал их обычаи и быт, уважал их. Был он и вообще добрым, порядочным человеком, не старался, подобно другим, обманом

нажить богатство, пахал себе свою землю и поэтому издавна находился в самых хороших отношениях с местными старожилами. Однажды, собираясь выдать свою старшую дочь замуж, Сай отправился в кульджинский храм «Чин хуан мияу». Когда он переправлялся через Или, трос парома лопнул и бурные воды реки повлекли площадку с тремя беспомощными людьми — это были Сай, его жена и дочь — к перекатам. Трагедия казалась неминуемой. Гани, проезжавший в тот час мимо, бросился в воду. Широкими размашистыми гребками разрезая свирепые волны, пловец настиг паром и стал сильно и резко толкать его к берегу. Даже Гани это противоборство с могучим потоком обошлось недешево. Потом, вспоминая все это, он думал, что гибель его была недалека. Уже потерявшие всякую надежду на спасение, Сай с женой и дочерью не знали, как благодарить батура. С той поры и подружились они. Сай не остался в долгу, он не раз выручал Гани из опасности. Его зять служил в ямуле уездного управления. Однажды это позволило Саю вытащить джигита из тюрьмы. Их верному товариществу никак не мешало, что один из них был уйгур, а другой китаец.

Хозяин, показав Махаматджану барана и казан, вернулся в дом. Он поставил перед Гани закуску, вынул бутылку джуна, разлил жидкость по пиалам.

— Ну что, давай выпьем?..

— Эх, Гани, Гани, плоха твои дела, — сказал Сай, немного помолчав.

— Не крути, Сай, уже надоело, говори все как есть, — потребовал Гани.

— Гани, ты как маленький, ни о чем не думаешь, а время сейчас не такой, чтобы шутки шутить…

— А кто говорит, что сейчас времена хорошие? — Гани снова взялся за пиалу.

— Тебя опять хотят запрятать в тюрьма.

— И это все? Ну что это за новость? Это обычное дело…

— Постой, постой, не все так просто, — Сай затянулся из трубки и быстро-быстро стал объяснять гостю суть дела: сейчас Гани необходимо на какое-то время исчезнуть, чтоб власти и не слыхали о нем, потому что нынче решено избавиться начисто от сорвиголов и возмутителей спокойствия.

— Приказал сам Шэн Шицай. Губернатор — плохой человека. Он хотел упрятать всех чаньту в турьма. Твоя должен уехать далеко…

В этот вечер гости и хозяин говорили о многом.

И как приехал, и как уехал Гани, никто из соседей Сая не видел — в темноте батур появился в доме друга, в темноте и покинул его. Выехав из селения, Гани остановил коней.

— Слезай с коня, тыква, разговор есть, — приказал Гани Махаматджану.

— В доме, в тепле не мог сказать? Сколько мы там говорили! Что ты еще выдумал? — недоуменно спросил Махаматджан.

— Э, брат, утро вечера мудренее. Садись. Еще раз тщательно все обсудим.

Они закурили самокрутки.

— Вчера забыл я об одной вещи…

— Какой такой вещи?

— Есть одно дело…

— A-а, сообразил: ты думаешь, мой конь будет отставать и задерживать тебя. Да, конечно. Эх! Если бы подо мной был мой серый, я бы тебе показал, что такое конь!

— Дело не в коне. Если бы за этим дело стало, я бы тебе через полчаса такого бы скакуна достал…

— Тогда не знаю. А может, ты на меня за что-нибудь взъелся? — рассмеялся Махаматджан.

— Перестань, Махаматджан, сейчас не до смеха, — остановил его Гани. — Вчера я об одной штуке промолчал у Сая.