Избранное. Том 2
Шрифт:
— Ну что ты говоришь? Ты же знаешь, двери моего дома для тебя открыты в любой час дня и ночи. Давайте чай пить!
— Да, теперь можно хоть до седьмого пота.
— Я вас не познакомил. Может быть, ты знаешь его, Гани?
— Нет, вижу впервые, но познакомлюсь с удовольствием.
— Заман, — представился гость.
— О, имя у тебя славное! А душа какова?
— Всем он хорош! — улыбнулся Рахимджан.
— Ну что ж, тогда здравствуй, — Гани протянул Заману могучую руку.
— Я очень рад познакомиться с тобой, Гани-ака!
— Ну, у вас будет время наговориться, вся ночь впереди, — сказал хозяин.
Гани покачал головой.
— Нет, я не могу оставаться надолго.
— Ты что? В кои-то веки забрел и не заночуешь? Нет, брат, так не пойдет, что же, мой дом тебе мечеть — зашел и вышел? — обиделся Рахимджан.
— Поверь, очень хотел бы остаться, но не могу, заглянул посмотреть на тебя, узнать кое о чем…
— Есть какое-то дело? — забеспокоился Рахимджан.
— Что ты знаешь о деде Нусрате?
— Знаю, что его упрятали в тюрьму, но вот за что, пока неясно.
— Его ведь не первый раз бросают за решетку, не так ли? — негромко проговорил Заман.
— Теперь у него не то здоровье, что в былые времена. Долго ямула старику не выдержать. Нет ли путей подкупить кого-нибудь из надзирателей? У меня припрятаны для этого дела два отличных скакуна! — сказал Гани.
— Разузнаем, не беспокойся.
Батур рассердился.
— Как не беспокоиться, если нас забирают словно баранов на бойню, а мы спокойны, как эти бараны.
— А что, по-твоему, нужно делать?
— Да лучше умереть в бою, чем жить по-овечьи — всего бояться, от всего прятаться!
— Пойми ты, Гани, — восстание — это не игра подростков. Чтобы его поднять, многое нужно подготовить!
— Всегда одно и то же! Только и знаете, что твердите: «Потерпи! Следует подготовиться». Как-то сказали — вот-вот начнем! А потом опять все заглохло. Новые хозяева пришли, вы говорите: «Теперь все будет по-другому!» А что по-другому? Ну, сменились люди у власти. Только скоро стало видно: новые старых не лучше, мало чем отличаются. А теперь снова начали наших в тюрьмы бросать. В чем же перемены? Как было, так и есть… — батур махнул рукой.
— Вы очень верно все говорите, Гани-ака, — прервал Заман воцарившееся молчание. — Мы, действительно, слишком долго примериваемся: «Надо бы сделать так, нет, лучше сделать эдак…» Это правда.
— Что же, выходит, мы ничего не сделали? — возмутился Рахимджан.
— Нет, это не так. После апрельского переворота произошли значительные перемены в общественной жизни народа, поднялось его политическое сознание — это последствия Кумульского восстания. Но поскольку власть снова оказалась в руках таких, как Шэн Шицай, местное население не получило желанной свободы, более того, все, что было достигнуто нами, снова отнято у нас. Вновь в пашей стране проводится политика насилия и порабощения, народ бесправен и угнетен!
— Ты, Заман,
— Да все, чего мы было добились, у нас давно уже отняли. Мы только боимся посмотреть правде в глаза, скрываем ее от самих же себя! — отрезал Заман, потом задумчиво добавил: — Мне как-то сказал один человек: «Как бы нам не остаться в обнимку с одним дутаром». Боюсь, что так и вышло…
— Заман! Ты сегодня такое говоришь, чего я раньше не слышал и не ожидал услышать, — удивился Рахимджан.
— Это меня Гани-ака так настроил. Видишь — он не читает ни газет, ни книг, не ходит на наши собрания, но он знает жизнь и поэтому лучше нас с тобой разбирается в том, что вокруг происходит, яснее видит, что случилось. Как ты думаешь, Гани-ака?
— Ваши речи сложны для меня… Все же мне сдается, что ты говорил правильно. Только, знаешь, на кого ты был сейчас похож? На игрока, который все в пылу азарта спустил, а теперь задним числом прикидывает — вот так надо было ходить…
Заман и Рахимджан рассмеялись, пораженные меткостью сравнения, хотя веселого в нем было мало.
— Ну что ж, пусть мы проиграли. На ошибках учатся. Если мы не успеем их исправить, исправят другие, те, кто придут за нами. Они добьются того, чего не смогли сделать мы, — сказал Заман и стал рассказывать о том, как отряды Ходжанияза, начав в Кумуле, дошли до Кашгара и Хотана, как был заключен «союз» между Ходжаниязом и Шэн Шицаем, и о том, что большинство повстанцев этот союз не принимает и считает его большим промахом. Эти вести были не новы для Рахимджана, но для Гани казались откровением. Он задумался, а потом сказал Заману:
— Слушай, ты хоть и молод, однако, верно, много повидал?
— Нужно стараться больше видеть, Гани-ака — как иначе понять, жизнь!
— Это верно, Заман! Я вижу, ты надежный человек, я верю тебе. Так помогите мне вместе с Рахимджаном освободить Нусрата.
— Сделаем, что сможем. Надо подумать. Ты куда, уже уходишь?
— Да. Вот возьми эти бумаги, Рахимджан, отдай их дехканам из Каш-Карабага.
— Зачем тебе эти бумаги? — рассердился Рахимджан.
— Они не мне, а бедным дехканам нужны! — Гани рассказал о том, что произошло накануне.
— Ну о чем ты думаешь! Это же чистейшее баловство! Силы некуда девать!
— А что же, стоять и смотреть, как на твоих глазах творится несправедливость?!
— Да пойми ты! Сегодня ты отнял эти бумаги у Хакима-бая, завтра мы вернем их дехканам, а послезавтра Хаким-бай спокойно их снова возьмет у тех же дехкан! Что за детская игра!..
— Пойми, даже если ты уничтожишь Хакима-шанъё, то завтра его место займет другой, точно такой же жестокий и несправедливый. Таким способом ты народу свободы не принесешь, Гани-ака! — поддержал Рахимджана Заман.