Избранное. Том 2
Шрифт:
Я глянул и обомлел: мой отец! Статья о первопроходцах БАМа. В журнале было несколько таежных снимков, виды Байкала, фотографии шофера, бульдозериста, бригадира и портрет отца — во всю страницу.
Я смотрел, смотрел, никак не мог насмотреться, чуть не заплакал, до того хорошее лицо — доброе, мужественное, прекрасное.
— Славный какой у тебя отец... и мама тоже... замечательная,— вздохнул Алеша. (Родителей у него не было.)
— Можно мне вырезать портрет? — спросил я прерывающимся голосом. Оказалось, никак нельзя:
Мы тут же обзвонили всех наших знакомых. Оказалось, что этот журнал выписывает Маринка (моя партнерша по фигурному катанию). Она не стала вырывать страницу, а подарила мне этот номер журнала. А потом Алеша достал мне еще один экземпляр. Вторую фотографию я стал носить в кармане курточки.
Когда я зашел к Маринке за журналом, она мне показалась грустной и подавленной. Я спросил, что с ней, но она не хотела портить мне настроение и ничего в тот раз не сказала. Несколько дней я с упоением читал и перечитывал статью «Первопроходцы». Маме я побоялся показать журнал, а вдруг порвет? Через неделю Марина позвонила мне и просила немедленно зайти к ней поговорить по очень важному делу.
Всю дорогу в метро и троллейбусе меня мучили дурные предчувствия. Что-то мне не понравился ее голос — совсем больной.
Маринка — удивительная девчонка: веселая, умненькая, способная и к наукам и к спорту, хороший товарищ. Я люблю ее, как родную сестренку. Мы дружили с Маринкой всю жизнь, потому что мама дружила с семьей ее дяди еще до нашего рождения. Марина и ее старший брат Яша -жили больше у дяди, их родители были вечно в плавании — то Атлантика, то Индийский океан или Тихий. Отец Маринки Фома Иванович Шалый — капитан дальнего плавания, мать Елизавета Николаевна — океанолог. Вот они оба и плавают на научно-исследовательском судне «Дельфин».
Учились мы с Маринкой в одной школе, только я закончил этой весной десять классов, а Марина — восемь. Это она первая увлеклась фигурным катанием, а затем и меня заинтересовала.
Геннадий Викторович сразу поверил в нас. Он заставлял нас тренироваться до полного изнеможения. А после того, как мы с Маринкой заняли на чемпионате второе место в парном катании, он стал уделять нам еще больше внимания: доводил до «наивысших кондиций». Пока однажды Маринке не стало дурно. Чешков сам помог ей — дал под язык какое-то лекарство — и развез нас по домам на своей машине.
Он объяснил, что так иногда бывает с сердцем у подростков из-за быстрого роста, и не советовал говорить об этом нашему врачу. Маринка вообще никому не сказала и мне велела молчать.
Теперь к тренировке ее пока Геннадий Викторович не допускал. Неудивительно, что я волновался.
Маринка ждала меня с нетерпением. Она сидела с ногами на диване, в красном платье и босиком. Дома был ее дядя — писатель Яков Николаевич Ефремов. На невысоком прямоугольном столике накрыли чай.
Мы придвинули столик к дивану. Я сел рядом
— Как себя чувствуешь? — спросил я Маринку. Она хотела ответить, но у нее вдруг брызнули слезы.
— Да ты что?! — испугался я. Не похоже это было на Маринку. Никогда не видел ее плачущей; когда она больно расшибалась на льду, и то не плакала. Но она тотчас овладела собой.
— Пей чай, Андрей.
— Да что случилось?
Маринка порывисто повернулась ко мне, так что взметнулись ее темные, прямые, блестящие волосы.
— У меня был серьезный разговор с Геннадием Викторовичем... Знаешь, что он мне сказал?
— Что? Ты только не расстраивайся так.
— Он сказал: «Для большого спорта ты уже не подойдешь... Ты — бесперспективна».
Я едва не пролил чай. Маринка чуть сощурила глаза. Необыкновенные у нее глаза — светлые, лучистые, серо-голубые. И у ее дяди такие же глаза, и у матери — семейная особенность.
— Слышишь, Андрей, он хочет пригласить к тебе партнершей Таню.
— Он так сказал тебе?
— Мне он этого не говорил, ребята передали. Чешков уже договорился с ней... Ей ведь давно хотелось быть твоей партнершей. Потому что с тобой она далеко пойдет. Предложат тебе ее завтра-послезавтра.
— Никогда не соглашусь, нужна она мне. Но почему?.. Почему он решил, что ты... Прихворнуть каждый может.
— Черт знает что,— раздумчиво протянул Яков Николаевич,— в двенадцать лет девочка получает награду на чемпионате страны, на другой год — вторую, а в пятнадцать лет она уже бесперспективна?
— Ему лучше знать,— грустно заметила Маринка.— Чешков ведь очень честолюбивый тренер. Он хочет, чтоб его ученики получили золотую медаль. Конечно, я не потяну на нее. В этом он прав. А у тебя большая дорога... что ж мешать.
Тебе придется самому подыскивать себе партнершу, Андрей, если ты не уступишь. Это я насчет этой Тани. Нам она не нравится, а тренер от нее в восторге. Может, она и...
— А партнерша мне не понадобится,— сказал я раздельно,— я ухожу из спорта навсегда.
Маринка и ее дядя испуганно уставились на меня.
— Ты что? — окончательно расстроилась Маринка.— Если из-за меня... не надо. Разве можно. У тебя большое будущее, Андрей.
— Я не из-за тебя, Марина. Еще зимой принял решение, только не говорил никому.
— Тогда — почему?
— Да потому, что нет никакого будущего. Довольно короткое настоящее. Ну, а я не хочу быть ни тренером, ни преподавателем физкультуры. Балет на льду меня тоже не привлекает! И вообще, я уезжаю... на Северный Байкал. Решил это твердо.
У Маринки округлились глаза. Яков Николаевич чуть улыбнулся.
— На БАМ? — уточнил он.
— Не именно на БАМ, но в места, где пройдет дорога на океан. Я нашел своего отца и еду к нему.
Яков Николаевич как-то странно взглянул на меня.