Избранное. Том 2
Шрифт:
— Я его единственная дочь.
— Значит, вы... Рената!
— Да, конечно.
Рената стремительно поднялась.
— Где же папа? И как это все понять?-Что с тобой? Мальчик пятился назад. Он заметно побледнел. Даже губы побледнели. Очень он испугался, но одновременно был в полном восторге.
— Значит, вы все-таки пришли! — произнес он торжественно и ликующе.— Вот дедушка обрадуется. Он всегда мне говорил: «Если бы Рената пришла еще раз, все было бы по-другому. Уж теперь я не дал бы ее обидеть. Эх, кабы человек мог
— Я ничего не понимаю,— жалобно проговорила Рената, изо всех сил сдерживая подступающие слезы.— А кто твой дедушка?
— Николай Протасович Симонов. Вы ведь знаете его.
— Нет, Юра.
— Но вы дружили в детстве. Вы же вместе учились в школе... пока вы не уехали в Москву, а он пошел на курсы трактористов.
Юра взял ее за руку и крепко по-мальчишески сжал.
— Вы пришли. Он вас дождался. Вы встретитесь... Не старайтесь понять сейчас. Я вам все объясню потом, когда вы успокоитесь.
Юрий мельком взглянул в окно. Лицо его стало напряженным. Вдоль канала быстро и энергично шагала высокая худощавая женщина в коричневом строгом платье.
— Идет мама. Не говорите ей, пожалуйста, что вы из тридцать второго года. Она никогда не поверит, что вы пришли еще раз.
— Что же я ей скажу?
— Тогда молчите.
Женщина вошла в дом. У нее было сухое властное лицо, гладко причесанные прямые черные волосы. Такие прически носили и сто лет назад. Женщина вопросительно взглянула на Ренату.
— Вы ко мне?
— Нет, мама, она ищет дедушку,— быстро вмешался Юра,— я сейчас провожу ее.
— Дедушку?
— Пойдемте же! — Юра торопливо поднял рюкзак.
— Спасибо.— Рената кивнула этой холодной неприветливой женщине и направилась за мальчуганом, но та остановила ее.
— Я директор школы, Наталья Николаевна Симонова. Николай Протасович мой отец. Зачем он вам?
— Я никого здесь не знаю, кроме него,— грустно пояснила Рената.
— Простите, ваше имя?
— Рената Михайловна Петрова.
— Пошли же! — взволнованно заторопил Юра. Мать с подозрением взглянула на сынишку.
— Юра, проводи и сейчас же домой! — крикнула она ему вдогонку и, удивляясь, призадумалась. Бывают же такие совпадения: тезка и однофамилица сразу... «Но почему же так похожа? Эта фотография, что висит у отца над столом... гм!»
Девушка и мальчик шли протоптанной тропинкой вдоль канала. Солнце уже перешло зенит. Оглушительно трещали цикады. Из разросшихся кустов жимолости шарахались, когда они подходили, синички и горихвостки. Где-то деловито и привычно стучал дятел. Самозабвенно куковала кукушка. В небе собирались огромные кучевые облака, тень от них медленно скользила по земле.
День как день.
Они прошли мимо насосной станции, полускрытой высокими грушами; через другой канал, параллельный первому, через мостик.
— Та Рената...
— Давно. Меня еще на свете не было. Она прожила на свете тридцать девять лет. Дедушка рассказывал, что ее не очень любили...
— За что? За что ее не любили?
— За то, что она была на них непохожа.
— Разве можно за это...
— Она смела быть непохожей, это некоторых раздражает,— мудро, как взрослый, ответил мальчик.
Они подошли к большому саду. За низкой изгородью качались на ветру липы, ивы, клены, акация, яблони. Яблоки уже зрели и падали.
— Это — пасека,— пояснил Юра,— дедушка уже не механизатор. Он перешел на пасеку, когда привезли новую установку... Ну, стали управлять на расстоянии сельскими машинами.
— Я видела.
— Тогда дедушка ушел работать на пчельник. Меду сколько угодно и синтетического, но большинство, знаете, предпочитают все же натуральный, как и мясо, как и яйца. Вы посидите здесь... только, пожалуйста, подождите. Вы не исчезнете? Посидите, а я его подготовлю. Он ведь старенький и может испугаться. Ладно?
— Я подожду. Куда же я уйду?
Мальчик торопливо ушел, а Рената села на землю у самой воды. Лесовка. теперь стала многоводной. А может, это один из каналов искусственного орошения. Везде шлюзы и шлюзы, а в них шумит вода. Сейчас она увидит Николая, с которым вместе бегали в школу и который уже состарился. Наверное, совсем древний старик. А отца она уже не увидит никогда. Самое тяжелое, что она никогда не увидит отца. Но почему с ней случилось такое и как это объяснить? Ведь должно же быть какое-то объяснение?
Она ушла в свои мысли. Потом подняла голову и поспешно вскочила. Перед ней стоял крепкий высокий старик, гладко выбритый, в рубашке с короткими рукавами, обнажившими мускулистые, смуглые руки.
Синие, еще яркие глаза смотрели на нее с восторгом и ужасом. По выдубленным временем щекам вдруг покатились крупные слезы.
— Это ты, Реночка,— проговорил он хрипло — у него сильно перехватило горло,— ты пришла еще раз!
— Вот здесь ты жила до своего последнего дня — в этой самой комнате. Заходи и живи снова, ты у себя дома, Реночка.
Чисто и строго было в белой квадратной комнатке. Старый письменный стол (отцовский!), узкая койка, накрытая новым зеленым одеялом, стеллаж с книгами во всю стену, до самого потолка, набитый рукописями комод. На стене портрет отца, пейзажи Левитана и Коровина, те самые, знакомые с детства. Два низких окна открыты в сад.
— Все осталось, как при тебе,— торжественно заверил Николай Протасович,— только вот одеяло заменил да занавески на окнах — прежние-то истлели. Я все сохранил: твои книги, письма, дневники, рабочие планы, незаконченные научные труды, ненапечатанные стихи. Всю жизнь ты писала стихи. Это было твоей радостью. Иногда посылала их в столичные журналы. Только стихи каждый раз возвращали тебе обратно.