Избранное. Том 2
Шрифт:
– Тебя вышвырнут с Катыка, – сказал Мишка. – Ты знаешь, какие там ребята?
Парень повернулся, посмотрел на Мишку:
– Все знаю.
– Тебе начальник из самолета не даст выйти, не любит он, когда с водкой прилетают.
В магазине было сумрачно, но Андрей узнал этого парня. Это был он, «знакомый» из закусочной «Север». Но что теперь делать? Не драться же на потеху окружающей публики с пьяным. И провались он пропадом, пусть летит своей дорогой, не до него сейчас.
– Вот этот голубчик меня благословил на прощание, – сказал
– Ну, пусти! – опять полез тот к прилавку.
Его пустили. Он насовал во все карманы бутылки и пошел к двери. По дороге глянул на Мишку.
– Я тебя еще повидаю.
Очередь рассасывалась, осталось два человека.
– Не курите, ребята, – попросила продавщица. – Ради бога. Голова уже кругом идет.
– Не горит она, – показал Мишка папиросу. – Но я выйду, давай, Андрей, быстрее.
– Ладно, подожди на улице, – кивнул Андрей. Подошла очередь, он взял бутылку портвейна. – Закусить чего?
– Вон конфет дайте грамм триста. «Мишек». Продавщица упаковала конфеты в кулек, протянула Андрею, тот сунул его в карман и вышел на улицу.
Солнечные лучи сверкали и переливались в снежной белизне, и Андрей невольно прищурил глаза и так, ничего не видя, услышал крики, а когда глаза чуть привыкли к яркому свету, он увидел быстро растущую толпу. Крики прекратились, только толпа все увеличивалась, и над ней висел одинокий женский голос. Потом умолк и он, Андрей, пошел прямо в толпу. Там стояли один из бородатых ребят и еще парень в летной куртке, а менаду ними, намертво схваченный за запястья, вихлялся, неестественно выворачивая суставы, тот самый из «Севера». Он был без шапки, в распахнутой телогрейке, в карманах брюк торчали горлышки бутылок. Русые волосы падали ему на лицо, а из сжатых пальцев правой руки торчало тонкое лезвие, окрашенное красным. Ребята завернули ему руки назад, вырвали нож, и только тогда Андрей посмотрел вниз.
Мишка лежал на спине, на коленях перед ним стояла Надя и, обхватив за плечи, пыталась приподнять, и видно было, как быстро набухает кровью снег под лопатками Мишки.
Леля стояла рядом, и по лицу ее разлилось жуткое бессмысленное спокойствие.
– Он к девчатам приставал, – говорили в толпе.
– Ну да, а этот заступился…
– А он выматерился и отошел… Кто бы мог подумать…
– Достал нож и сзади…
– Вот сволочь… все они сзади…
Андрей опустился на колени рядом с Надей и взял Мишкину руку, она была теплой и вялой, и кончики пальцев были белыми, а ладони еще налиты жизнью…
Где–то далеко возник стремительный тоскливый вой, рос, ширился, захватывая все вокруг, и так же стремительно, как возник, оборвался совсем рядом… Еще Андрей запомнил, что от группы, уводившей парня, отделился Костенька Раев, кинул взгляд на лежащего Мишку и спросил:
– Что ж ты, Андрей? Где ж ты был?
Луны не было, но блеск крупных звезд заливал все вокруг холодным светом. Внизу, усыпанная серебряными блестками, неподвижно стыла чаша озера, мерцали
Андрей сбросил рюкзак, сел, прислонившись к нему спиной, положил на колени ружье и, вытерев пот на лице, закурил. Валет со своей лохматой подругой улегся рядом. Пес был спокоен, и на морде разливалась радость, а подруга его тревожно прислушивалась к шорохам, доносившимся снизу, и ловила ушами каждое робкое дуновение ветерка…
Вот как это происходило…
…Грачин сказал: «Ушел еще один товарищ, беспредельно преданный нашему общему делу… Был отличным работником… Был честен и принципиален до конца…»
Грачин сам взял лопату, и Поддубенко поддерживал пирамиду с красной звездой. Стукала земля. Вот и все. Мишка уже никогда не увидит с самолета землю, и слова «Полярный круг», «тундра» для него уже не звучат. И умер он, так ни разу и не поверив по–настоящему, что существует подлость.
Андрей повернулся и побрел по пологому склону сопки, где редкими рядами стояли столбики со звездочками. Крестов тут не было, как и во всем крае. Столбики со звездочками.
Леля молчала все это время, и лицо ее, недавнее лицо девчонки из турпохода, стало точно вырезанным из дерева.
Потом женщины из геологического управления увели ее.
…Спина под кухлянкой стала мерзнуть. Валет лежал, положив на лапы голову, и косил глаза на Андрея. Андрей, сидя, всунул руки в лямки рюкзака, перевалился на четвереньки и затем встал. Ружье он повесил на шею. Склон шел вниз то круто, то почти неприметно. Снег скрадывал тени. Он чувствовал, как начинают уставать в коленях ноги. На спуске всегда так. На подъеме работают легкие, на спуске – ноги… Валет бежал впереди и озабоченно оглядывался на Андрея. Подружка пробовала кусать его в плечо, приглашала играть, но Валет бежал и оглядывался на Андрея. Ей–богу, хороший ты парень, Валя…
…Его тогда догнал Шакунов: «Зайдем ко мне».
Квартира у Шакунова была пустая. И было очень холодно: все три форточки настежь открыты. В режиме жил однолюб Шакунов после смерти жены. На столе грудой лежали какие–то строительные синьки, длинные «простыни» бухгалтерских смет, а к стопке книг была прислонена акварель: бревенчатое коричневое здание на опушке леса с застекленной башней, площадка, шест и флаг на шесте. Лехи Молодова работа, сразу определил Андрей. Его акварель. Только где он такой пейзаж узрел?
– Пионерлагерь делаю, – загадочно сказал Шакунов. – Пока никто еще не знает, а я знаю. Выстроим на общественных началах. Поддубенко меня поддержит.
– Лагерь?
– Ну–у! Ну что, допустим, мальчишке на «материке» делать? Мороженым объедаться? А здесь ему – тайга, ягоды, грибы. Медведи для него за каждым кустом. Представляешь? Надо их с «материка» сюда привозить, а не наоборот.
– Давно хотел спросить, – перебил Андрей. – Почему вы в снабжении?
– Потому что направили. Я не ропщу.