Избранное
Шрифт:
И, с досадой отвернувшись от реки, Володя отправлялся в сад за домом отыскивать гнезда. Но и гнезд нигде не было видно. В саду, обнесенном дощатым забором, росло лишь несколько кустов крыжовника и одна только груша, высокая, как липа.
Не на ней ли вьют свои гнезда птицы? И однажды Володя попробовал взобраться на нее. Он до крови ободрал о кору колени и руки и изорвал в клочья свой галстук, зацепившись за острый сучок. Но вершины ее не достиг.
Очутившись снова на земле под деревом и потирая свои расцарапанные ладони, Володя с огорчением
Вдруг позади раздался звук шагов.
Володя обернулся.
По саду, раздвигая кусты крыжовника, шла девочка Фимка, каждый день приносившая тетке из деревни Брусяны молоко. Она ступала по земле легко, потому что всегда ходила босиком, и была проворна, как мальчик.
Ноги и руки, даже губы ее были покрыты пылью, а глаза серебристого цвета глядели насмешливо прямо Володе в лицо.
— Зачем лазишь на грушу? — сказала она, усмехнувшись. — Ведь дули еще не поспели.
— Я не за грушами лез, — ответил ей Володя с презрением, потому что все же это была только девочка Фимка, которая вряд ли каталась в метро, да и вряд ли могла знать в гнездах хоть какой-нибудь толк. Однако он добавил: — Я хотел найти гнездо.
— Гнездо? — удивленно спросила Фимка и, подняв глаза вверх, посмотрела на вершину груши.
Посмотрел туда и Володя.
Тонкая красная ленточка, оторвавшаяся от его галстука, развевалась теперь высоко на сучке. Ветер трепал ее с силой, вытягивал, хлопал, завивал на конце, но оторвать от сучка не мог.
И Фимка посмеялась над ветром.
— Старается, — сказала она, — а толку нет. И гнезда тут тоже никакого нет. Гнезд у нас в лесу, в Брусянах, сколько хочешь.
Володя посмотрел на нее с недоверием.
— А на плотах покататься тут можно где-нибудь? — спросил он.
— И покататься на плотах можно у нас же, в Брусянах, — ответила Фимка. — У меня дед плотогон, Сергей Семенович. Хочешь, приходи. Хата наша первая с краю. Ты только приходи до солнца, рано. А то они, плотогоны, мало спят.
— А где же эти Брусяны? — спросил Володя.
— Вот те! — удивилась Фимка. — Не знаешь, где Брусяны? А вот тут они, за низиной, и версты не будет. Идем, покажу.
И они вышли из сада на дорогу, и Фимка, протянув свою худую длинную руку, показала в ту сторону, где совсем близко, через поле, стоял большой молчаливый лес.
Как ни мало доверял Володя Фимке, однако на этот раз он лег спать рано, как только село солнце и погас над садом вечерний свет.
И всю ночь, неизвестно почему, снилась Володе Фимка, которая, как и утром, насмешливо глядела своими серебристыми глазами прямо ему в лицо.
Проснулся он тоже рано и, стараясь не разбудить тетку, вылез через окно.
Он не взял с собой ни хлеба, ни мяса, а захватил только коробку бумажных пистонов и свой пистолет, с которым не расставался никогда.
Еще дремали крыши и заборы и под забором дремала трава. И никого не было
Володя обошел лошадь в страхе и посмотрел на небо.
Ни одна звезда не горела в нем, и нигде не видно было солнца. Но заря уже занялась, хотя свет ее был еще так слаб, что глаза у лошади казались фиолетовыми, как у безумной.
«Как рано, как рано!» — подумал Володя, сжимая в кармане пистолет.
Он прошел мимо сада и, оглянувшись назад, посмотрел на него.
Сад стоял весь свинцовый от обильной росы. Резкий ветерок свистел в ветвях высокой груши, и красная ленточка все еще висела на сучке. Она по-прежнему хлопала, вытягивалась, струилась, словно, как и Володя, собиралась отправиться в далекий путь.
Оглянувшись на нее еще раз, Володя двинулся по дороге в Брусяны.
И вскоре груша с ленточкой и весь сад скрылись за домами, исчез и город с рекой.
Перед Володей открылись в низине поля. Они дымились, точно горячий, политый водою пепел. А солнца все не было видно. По дороге в город пробежала на рассвете собака. И на голом, только что вспаханном поле что-то блеснуло — может быть, золото, или стекло, или капля росы, осевшая на холодный суглинок.
Но Володя шел быстро, не останавливаясь.
«Как рано! — снова подумал он. — Москва еще, наверное, спит».
Он представил себе, как спит Москва, спят будки с газированной водой, спят колонны Большого театра, и за этими мыслями не заметил, как внезапно встал перед ним из тумана лес и низкие избы лесной деревушки Брусяны.
Тонкие сосны росли у самых изб, и сквозь маленькие окна можно было видеть, как внутри, в избах, жарко пылают печи. Вся деревня дымилась, словно поле, которое Володя только что оставил позади.
«Как рано, как рано! — подумал Володя в третий раз. — И Фимка еще, наверное, спит».
Он вошел в избу, стоявшую первой с краю, и в удивлении остановился на пороге.
В избе уже никто не спал.
За столом сидела Фимка, держа в руке огромный ломоть хлеба, а Сергей Семенович — старик с черным лицом — пил из большой кружки квас.
На столе стояла миска с горячей картошкой, и возле нее стопкой были сложены ложки. Но ложками никто не ел. Фимка брала из миски картошку, клала ее перед собой на стол и ударом кулака раскалывала пополам. Потом ела, запивая из той же кружки квасом.
— Вот и мальчик пришел, — сказала она деду, показав на Володю пальцем. — Хочет на плотах покататься. Покатай его, дед, а?
Старик охотно ответил:
— Отчего же, можно и покатать. Все можно.
— Все можно, — повторила за ним Фимка, стукнув кулаком по картошке, и под ее рукою картошка сверкнула, как сахар.
Тогда только Володя вспомнил, что он ничего не ел. Дрожа от голода, он сделал два шага к столу.
— Садись, — оказала Фимка и положила на стол картошку.
Он сел, пододвинул картошку к себе и тоже стукнул по ней кулаком.