Избранное
Шрифт:
— Вы здорово повеселились за мой счет сегодня утром, — холодно сказал он.
— Как вы могли поверить ей!
— Как я мог хоть на минуту поверить вам!
— Но я говорила правду. То есть, конечно, не только правду, но я не лгала, когда сказала вам, что у меня…
— Не стоит повторять эту чушь.
— Но вы должны поверить мне. Пожалуйста! Я ведь уже сказала — от этого зависит моя жизнь. Я в отчаянии. Вы знаете, я весь вечер ходила взад и вперед по этому переулку и не могла войти — мама была здесь.
— Да, похоже! — крикнул он. — Вы же знаете, я ветеринар, занимаюсь лошадьми. Скажите же, почему вы так стремитесь встретиться со мной? Вы что, лошадь? И безусловно, я не собираюсь показывать вас никакому врачу — я не хочу, чтобы и меня приняли за сумасшедшего. Любой врач спустит нас обоих с лестницы, как только вы изложите ему суть дела. Я ничего не могу сделать для вас. И откровенно говоря, мне не хочется ничего для вас делать. Вы пустая испорченная девчонка и ужасная врунья. А теперь разрешите откланяться.
Она сжалась в комочек. Глаза ее округлились, рот широко раскрылся. Затем она быстро вскочила на ноги, схватила перчатки и сумочку. Лицо ее окаменело.
— Пожалуйста, извините меня, — неожиданно спокойно сказала она, глядя в сторону. — Больше я не побеспокою вас, доктор. Прощайте.
— Куда вы? — беспомощно спросил он.
Она на секунду подняла глаза, и он понял, что она хотела сказать этим взглядом.
— Минутку! — воскликнул он в отчаянии. — Если вы хотите поговорить со мной, будь по-вашему, но я должен предупредить моих друзей. Вы подождете меня здесь? Сядьте и допейте ваше виски.
Он взял ее за руку и усадил за стол. Она не сопротивлялась.
— Я вернусь через минуту, — сказал он, вытирая платком взмокший лоб.
Вся компания уже поднималась на балкон, Пако был в отличном настроении и напевал марш, заставляя девушек шагать в такт.
— Пора двигаться, — сказала Мэри. — А то мы не успеем на последний паром.
— Пристраивайся в затылок, дружище, пристраивайся в затылок! — заорал Пако.
— Я остаюсь, — сказал Пепе.
— Почему? — спросила Рита.
— Мне надо с ней поговорить.
— Вот это да! — выдохнул Пако.
— Рита, завтра я тебе все объясню. Поезжай на моей машине. Я провожу вас до двери.
Проходя по балкону, они даже не взглянули в сторону Конни — она одиноко сидела за своим столиком, опустив голову. Наверху, там, где кончалась лестница, призрачной глыбой льда мерцала в лунном свете призма вестибюля и две кошки, в ярости застывшие друг против друга, казалось, вмерзли в ледяную толщу. Выйдя на улицу, Пако пустился в пляс, пока Мэри и Рита завязывали шарфы. Пепе тронул Риту за руку:
— Я позвоню тебе завтра утром.
— Оставьте меня в покое, Пепе Монсон!
Когда он вернулся на балкон, там никого не было — даже ее бокал исчез со
Час спустя они мчались в открытой машине к вершине утеса: дорога так круто петляла, что казалось, они вот-вот слетят с шоссе и понесутся в пустоту, в светлую ночь, наполненную ревом дикого ветра.
Машина была марки «ягуар», белого цвета.
— Я еще не купила ее! — прокричала Конни.
Закутанная в черный мех, но без шляпки, она склонилась над рулем и громко смеялась, чувствуя, как Пепе внутренне напрягался всякий раз, когда за поворотом перед ними разверзалась бездонная пропасть и свет фар вспугивал чаек.
— Куда мы едем? — сердито прокричал он.
Она пожала плечами и еще ниже склонилась над рулем. Глаза ее сверкали, волосы развевались. Ветер оставлял на губах соленый привкус, шум моря доносился отчетливей. И вдруг они понеслись прямо в рев прибоя.
— Остановитесь! — крикнул он. — Остановитесь!
Внезапно белая лента шоссе встала перед ними стеной, потом ушла в сторону; ревущая тьма обрушилась на машину, и затем все стихло. Пепе, оглушенный, открыл дверцу и вышел. Машина стояла у самого края утеса. Далеко внизу волны глухо бились о скалы. Лунный свет инеем серебрил склон горы.
Он вернулся к машине. Девушка сидела, откинувшись назад и закрыв глаза.
— Эй, эй, — сказал он. — Вы не умерли?
Она открыла глаза и улыбнулась:
— Я бы не возражала.
— Вы всегда так выветриваете дурь?
— Мне нравится представлять себе, что я сбежала. Но каждый раз я добираюсь только до этого места, не дальше.
— Но ведь так не может продолжаться.
— Первый раз я сбежала, когда мне было пятнадцать лет.
— Да, ваша мать рассказывала мне.
— О, она всем рассказывает.
— И ваш отец высек вас тогда. Видимо, недостаточно.
— А, так она сказала вам, будто отец высек меня? — Она улыбнулась и покачала головой. — Нет, он этого не сделал. Он сделал другое. Сказать? До того как перейти на государственную службу, папа был врачом — особым врачом. Когда девушки из богатых семей попадали в пикантное положение, они обращались к нему, и он все устраивал. Во всяком случае, так мне рассказывали в школе, и как раз из-за этого я и сбежала в первый раз. Конечно же, я не могла сказать маме об истинной причине побега. Когда меня привезли домой, мама решила, что я тоже в положении. И она попросила отца осмотреть меня.