Избранное

Самойлов Давид Самуилович

Как-то раз, после репетиции, Высоцкий подошел ко мне и сказал:

— Хотите послушать мои песни?

Мы собрались в номере, где жили я и Грибанов. Вы­соцкий пришел с гитарой. Много пел, мы, не уставая, слушали его. Это был еще ранний Высоцкий. Широкая публика не знала его. И он сам, возможно, только дога­дывался о своей миссии, и задачи его творчества не обо­значились достаточно четко для него самого.

Некоторые критики осуждают «приблатненность» раннего Высоцкого. Они объясняют это стремлением подростка из интеллигентной московской среды выйти из круга однообразной жизни и приобщиться к ложной романтике нарушителей закона. Если это верно, то толь­ко

в небольшой степени. Дело в том, что ранние песни Высоцкого созданы уже не подростком, может быть, только некоторые из них — отзвуки легенд московского двора и сохранили в себе признаки его тогдашнего просторечия.

Высоцкий — сочинитель песен — принадлежал уже другой среде и отражал вкусы определенного вре­мени.

Потребность «неформальной» песни, взамен звучав­ших по радио и с эстрады бодрых песнопений, назрела в середине 50-х годов во всех слоях нашего общества. Та­кие песни появились не сразу.

В различных кругах и кружках пели свои доморо­щенные тексты с приблизительными мелодиями. Пели и блатные песни, отражавшие некий ракурс реальной жизни. «Интеллигенция поет блатные песни»,— сви­детельствовал Евг. Евтушенко. Появились многочислен­ные стилизации. Тогда же зазвучали песни Анатолия и Валентина Аграновских и Льва Костина на стихи совре­менных поэтов. Эта линия на другом уровне мастерства и популярности продолжена в творчестве С. Ники­тина.

Общественную потребность новой песни наиболее полно первый осуществил Булат Окуджава, быстро вы­шедший из «кружка» и, благодаря распространению магнитофонов, услышанный во всех городах и весях нашей родины. Его по праву надо считать основателем современной авторской песни (пользуюсь этим термином за неимением лучшего). Окуджава — создатель нового стиля, новой интонации, тематики, романтического на­строя, манеры исполнения.

Думаю, что его пример оказал немалое влияние на творчество Высоцкого.

Высоцкий творил в духе и во вкусе начального пе­риода авторской песни, отражая одну из ее тен­денций.

Образ барда заслонил собой фигуру Высоцкого-акте- ра. Между тем это был крупный талант. Черты ак­тера отразились в некоторых его песенных перевоплощениях, но Высоцкого надо было видеть на сцене. Он вырастал в самостоятельное явление театра, и даже в театре режиссерском ставились пьесы, где художествен­ное решение было подчинено индивидуальности ар­тиста.

Тогда театр на Таганке был одним из самых притяга­тельных центров культурной жизни столицы. На репе­тициях и за кулисами часто собирались писатели, ху­дожники, ученые. Такое общение поднимало общий то­нус театра, создавало сферу общения артистов и атмос­феру их творчества. Я был членом художественного совета и имел возможность видеть все этапы создания спектаклей по брехтовскому «Галилею» и «Гамлету» Шекспира, где Высоцкий играл главные роли.

Я знаю нескольких актеров в роли Гамлета. Высоц­кий в этой роли мне кажется наиболее убедительным. Он несомненно занимает видное место в галерее русских исполнителей Гамлета.

Высоцкий играл Гамлета без гамлетизма, веками на­росшего вокруг этого образа, который, возможно, стал означать нечто иное, чем было задумано Шекспиром. Знаменитые монологи Высоцкий произносил без всяко­го нажима, не как философские сентенции, а как поиски реальных жизненных решений.

С той же трактовкой играли достойные партнеры Высоцкого — А. Демидова, В. Смехов. Основой спектак­ля был поступок, а не рефлексия. Все творчество Высоц­кого — поступок, а не рефлексия. К этому он готовил себя на сцене, там он почувствовал действительность «обратной связи» в художественном

воображении. Я уверен, что реакция зрителей, ощущение их живого восприятия, их «заказ» был одним из необходимых сти­мулов в его работе.

Мне не пришлось присутствовать на выступлениях Высоцкого перед широкой аудиторией. В те годы попу­лярность артиста не была столь широкой, как в послед­нее десятилетие его жизни.

Но мы регулярно встречались в небольшой друже­ской компании в праздники и в дни рождения. Там гвоз­дем вечера всегда было пение Высоцкого. Он сочинял много, пел щедро. Ранние стилизации отходили на вто­рой план. Друзья поддерживали уверенность арти­ста в общественной необходимости его творчества. В серьезных разговорах о явлениях и событиях жизни он вырабатывал позицию и черпал темы для своих песен. Уже не «были московского двора» питали его вдохновение, а серьезные взгляды на устройство мира.

Он умел слушать и брать то, что ему нужно. Расши­рялся диапазон культурных традиций русской поэзии и песни, которые он впитывал.

Художник тот, кто умеет впитывать разное и преоб­ражать в свое. Таким был Владимир Высоцкий.

Противники упрекают его в нарушении традиций, некоторые сторонники рассматривают как феномен социальной жизни. Мало еще разработана корневая си­стема творчества Высоцкого.

Думаю, что одна — и не последняя — причина по­пулярности художника в том, что он воплотил и соеди­нил множество традиций, близких народному созна­нию,— Некрасова, жестокий романс, фабричную песню, балладный стих советской поэзии 20-х годов, солдат­скую песню времен Великой Отечественной войны и мно­гое другое. В этом еще предстоит разобраться зна­токам стиха и песни.

Высоцкого интересовал не только конечный резуль­тат его песен и собственный успех. Ему важно было соизмериться с современной поэзией, узнать о собственном поэтическом качестве. Именно для этого собрались од­нажды у Слуцкого он, Межиров и я.

Владимир не пел, а читал свои тексты. Он заметно волновался. Мы высказывали мнение о прочитанном и решали, годится ли это в печать. Было отобрано больше десятка стихотворений. Борис Слуцкий отнес их в «День поэзии». Если память не изменяет, напечатано было всего лишь одно. Это, кажется, первая и последняя прижизненная его публикация.

До начала 70-х годов мы встречались с Высоцким в театре и в том же кругу знакомых. Однажды летом он приезжал ко мне на дачу в подмосковную Опалиху с поэтом Игорем Кохановским. На сей раз без ги­тары.

Известность его песен быстро росла. Он расходился по стране в магнитофонных записях. Помню, как рано утром приехал ко мне с магнитофоном Межиров и мы целый день слушали песни Высоцкого. Межиров тогда восторженно относился к ним.

С 1976 года я Володю не видел.

Неожиданно летним днем пришло известие о его смерти. Мне сообщил об этом Юлий Ким, отдыхавший в Пярну. Он сразу же ринулся в Москву провожать Высоцкого в последний путь...

1980

Попытка воспоминаний

Мне трудно писать воспоминания о Сергее Наровча­тове, потому, что объем нашей почти полустолетней дружбы почти совпадает с объемом нашей творческой жизни. Наша дружба, не испорченная ни одним внеш­ним конфликтом, была не лишена своего внутреннего драматизма, что естественно при различии наших характеров и путей. Этот драматизм прочитывается в гра­фике наших схождений и расхождений, мягких и естест­венных. Мы сближались тогда, когда Наровчатову бывало плохо. Не считая, впрочем, юношеских лет, когда нам обоим было хорошо.