Избранное
Шрифт:
Больше всего меня поразило, с каким восторгом Моргенштерн говорил о Миколе. Я очень любил Миколу, но не считал его вождем трудящихся. Когда мы позднее встретились с ним, я понял Моргенштерна. Несколько недель революции сделали его совершенно зрелым, серьезным человеком. Говорил он мало, больше действовал. Он твердо знал, чего хочет, и делал то, что хотел.
— Венгерский министр земледелия протестует против «дикого раздела земли», — сказал он, когда мы с ним встретились впервые. — Значит, мы должны раздать землю быстрее. Вот когда
Когда в январе 1919 года в Подкарпатский край спустились через Верецкий проход польские легионеры, Микола стоял во главе отрядов, выгнавших поляков. Из частей этих отрядов он организовал Красную гвардию.
Двадцать первого марта 1919 года Венгрия стала Советской республикой. Подкарпатские помещики, которые до этого были против автономии, так как хотели полностью спасти свои имения, сразу же сделались сторонниками автономии, чтобы спасти, по крайней мере, часть их.
«Отойти от Венгрии!» — было лозунгом венгерских помещиков.
А русинские, венгерские и еврейские батраки и лесорубы были сейчас за Венгрию — за Советскую Венгрию.
Поздно вечером 21 марта мы получили адресованную на имя Моргенштерна телеграмму, в которой нам сообщали, что Коммунистическая партия Венгрии объединилась с Венгерской социал-демократической партией и пролетариат взял власть в свои руки.
Когда пришла телеграмма, меня не было дома. Я делал доклад против социал-демократов в деревне Варпаланка.
Возвращаясь поздно вечером домой, в Мункач, я заметил на улицах оживление. Я не знал, что случилось, но чувствовал, что произошло что-то необыкновенное.
На квартире Моргенштерна меня ожидала записка:
«Приходи тотчас же в городскую ратушу».
В той самой комнате городской ратуши, где недавно еще сидел городской голова, спорили Фоти и Моргенштерн. Они горячились, разговаривали почти как враги. Вокруг них стояли представители профессиональных союзов Мункача.
— Что случилось, товарищи?
Моргенштерн и Фоти ответили одновременно. Моргенштерн с энтузиазмом, почти с благоговением:
— Революция победила! Диктатура пролетариата!
Фоти проговорил мрачно и сердито:
— Коммунистическая партия распущена! Она слилась с социал-демократической.
Даже если бы кто-нибудь спокойно объяснил мне, что именно произошло в Будапеште, я бы, вероятнее всего, и тогда ничего не понял. Но тем не менее я тоже принял участие в спорах. Пока мы таким образом теряли время, на площади перед ратушей собрались трудящиеся Мункача. Их было тысяч пять.
— Кто-нибудь должен выступить перед народом, — сказал я.
Моргенштерн и Фоти почти одновременно ответили:
— Ты будешь говорить, Геза!
— Что говорить?
Ответа я не получил.
Вышел на балкон.
Внизу, в темноте, шумела площадь. Повсюду слышалась русинская,
— Да здравствует диктатура пролетариата!
— Да здравствует Ленин!
На балкон из комнаты городского головы проникал свет. Внизу увидели, что на балконе кто-то стоит. Собравшиеся начали кричать «ура».
— Товарищи!
Площадь постепенно затихла.
— Горячий братский привет победившему русскому пролетариату — Российской Коммунистической партии и ее вождю Ленину!
Я говорил около десяти минут — о Советской России. Ответом на каждую мою фразу были громкие крики «ура». Но о том, что хотел услышать народ, о том, что произошло в Венгрии, я не сказал ни слова.
После меня выступил Моргенштерн. Он кратко изложил, что случилось в Будапеште.
— Да здравствует Венгерская Советская республика! — закончил он свою речь.
Толпа ликовала.
В городе началась массовая демонстрация. Мы пошли обратно в комнату бургомистра. Совещались. Целыми часами спорили о том, что нужно делать. В маленькой комнате теснилось человек тридцать.
Около полуночи к нам в комнату вошли Микола и Эсе.
— Что вы тут делаете? — удивился Микола.
— Совещаемся, — ответил я. — А ты где был?
— Мы заняли вокзал и обезоружили офицеров, — ответил вместо Миколы Эсе.
Несколько секунд Микола молчал, потом заговорил громко, будто выступал перед тысячной толпой.
— Северо-восточная граница Подкарпатского края находится на расстоянии двухсот девяноста километров от юго-западной границы Советской России. Я говорил по телефону с народным комиссариатом Венгерской Советской республики по военным делам. Чтобы нас поддержать, завтра из Пешта отправятся четыре дивизии. Завтра утром мы начнем продвижение на северо-восток, по направлению к Киеву.
— А ты знаешь, как обстоят дела в Будапеште? — обратился к Миколе Фоти.
— Знаю, что у нас под ружьем четыре тысячи семьсот человек, все надежные революционеры — батраки, лесорубы, заводские рабочие. Знаю также, что этого недостаточно. Но если я начну ломать себе голову над тем, откуда мне взять больше, толку от этого будет мало. Зато, если мы начнем наступление…
— Спустя две недели мы сможем пожать руки русским, — перебил я Миколу.
— Через десять дней! — сказал Моргенштерн.
— Давайте не заниматься прорицаниями. Нужно действовать. Да, — обратился Микола ко мне, — народный комиссар по военным делам назначил тебя политическим комиссаром Русинской Красной гвардии.
На заре Русинская Красная гвардия под руководством Миколы пустилась в путь — к востоку. По плану, мункачский, берегсасский и унгварский отряды должны были встретиться в марамарошских Карпатах. С дивизиями, посылаемыми из Будапешта, они должны были объединиться уже на галицийской земле.